Князь отвлекся от своих мыслей и прислушался.
– Шведы да ляхи жмут немилосердно, – говорил между тем Воротынский, – Новгород, Старая Русса, Ладога под ними уже. А намедни из Воронежа человек прибежал, сказывает, Иван Заруцкий на Москву целится. А главная наша сила ушла к Смоленску, вот и Дмитрий Михалыч туды сбирается.
– Ужель и вправду, князь? – шевельнул потной бородой Мстиславский. – А мы-то как же от атамановых войск отбиваться будем? Был бы хоть Черкасский тут, так ведь и он в Смоленске.
– Не тревожься, Федор Иваныч. – Пожарский встал, шагнул к столу и оглядел обеспокоенные лица думцев. – Мы там стоять долго не станем, подгоним пушки с мортирами да возьмем ляхов с налету. А опосля того ваш черед – о замирении уговариваться.
– Ча-аво?! – возмутился Воротынский и с такой силой сжал посох, что пальцы покраснели. – Да в уме ль ты, князюшка?
– Коли крепость отобьем, туды гарнизон немалый надобен. А ежели война будет длиться, так, почитай, всех там оставлять. И некому Москву оборонять станется. Али хочешь отдаться Заруцкому, а, Иван Михалыч?
– Этот нас всех тут на колья посадит, – вздохнул Мстиславский. – Вона Федор Иваныч к Заруцкому людей своих отправлял, дык не вернулись. Так ежели ляхи на престол наш притязать не станут, можно и замириться, что помехой?
Со своего места поднялся высокий старик с длинной седой бородой – князь Иван Семенович Куракин, бывший еще полгода назад претендентом на престол.
– Неможно нам с ляхами о мире уговариваться! – громогласно объявил он, стукнув посохом о пол. – Не откажутся они Владислава свово царем кликать, а над нами насмехаются, варвары, дескать. Сколько они крови на земле нашей пролили за годы бедствий? Да и сами бедствия не с их ли помощи учинились? Как привели к нам самозванца лживого, так и началось лихо в государстве.
– Что ж, теперь до скончания мира за то их бить? – усмехнулся Пожарский. – Нет, бояре, воля ваша, но воевать нам доле невместно. Русь из развалин подымать надобно, а не землю кровушкой кропить. Опять же, у Заруцкого сила немалая, его еще надобно одолеть.
– Дельно говорит князь, – вступил статный боярин лет сорока, Иван Васильевич Голицын, старший брат которого томился в польском плену. – А в кондициях замирения пропишем, чтоб ляхи возвернули нам Филарета да братца мово, Ваську.
– Об Филарете с государем уговорено, – важно кивнул Шереметев. – Уж и грамотка ушла в Казенный приказ.
– А об Ваське что ж?
– Ну, Иван Васильич, сам ведаешь, денег-то в казне ноне уж больно мало.
– Дык я ж про то и глаголю: добавьте Ваську в кондиции, вот и не будет убытку. Ты сам-то, Федор Иваныч, об замирении как мыслишь?