— Меня интересуют не только лошади, но и люди, — Гуров остановился у стойла Гладиатора, Нина прошла дальше одна, повернулась и громко повторила:
— Либо здесь, либо там. Вы наверняка достаточно побывали на трибунах, — она остановилась у висевшего на стене ящика, где в разных отделениях-ячейках лежали подковы, персональные для каждой лошади. Тоненькие точеные подковы, согнуть такую, пожалуй, сумеет любой мужчина. Нина придирчиво оглядывала какую-то пару, Лева подошел и спросил:
— Простите, Нина, почему вы считаете для себя возможным разговаривать со мной в подобном тоне?
Нина резко повернулась, тряхнула влажными волосами, нахмурилась. Гуров смотрел сверху вниз, смотрел твердо, он знал, что, если сейчас проиграет, его выставят с конюшни. Ведь ей легко и просто зайти в дирекцию и попросить перевести писателя в другое тренотделение. Гуров чувствовал: чаша весов колеблется, сейчас Нина ответит, ответ станет окончательным.
— Нехорошо, — добавил Лева, и его чаша перетянула.
«Нехорошо». Лева любил это слово, часто им пользовался. Простое, мягкое, оно, никого не обижая, касалось чего-то сокровенного, возвращало в детство. Лева часто наблюдал, как люди, не реагировавшие ни на какие слова, услышав, что поступают нехорошо, вспыхивали, смущались, пытались объяснить, что жизнь штука сложная, затем понимали, что прячутся за слова. Нехорошо.
— Писатель. Психолог, — Нина наклонилась к подковам, вновь выпрямилась, подняла голову. Она доставала Леве лишь до плеча. — Я вас очень прошу: в тот день, когда вы работаете на конюшне, не ходите на трибуны. Хорошо? Выберите для этого, пожалуйста, другой день.
— Постараюсь, — уклончиво ответил Гуров, заговорщицки глядя на руки наездницы, которые перебирали подковы. Лева вспомнил, как она держала лошадь. Натянутые вожжи, натянутые вожжи — и так день за днем, день за днем. Какая же сила должна развиться в руках у молодой женщины? Как ловко она держит подкову, а ведь она лишь в передней части округлая, а концы у подковы острые. Лева вспомнил строчки из заключения экспертизы: «Удар нанесен острым металлическим предметом. Удар был очень сильным, и маловероятно, что его могла нанести женщина».
— Смотря какая женщина, как вы считаете, Нина Петровна? — неожиданно спросил Гуров.
— Вы о чем? — Нина все возилась с подковами, и Гуров незаметно взял одну из подков, сунул в карман.
— Не понимаю, о чем вы? — Нина бросила подковы, отложив свои заботы, смотрела на Леву, ждала ответа.
— Вы очень меняетесь, когда снимаете свою рабочую форму. — Лева был уверен: протяни он руку, тотчас получит полновесную затрещину. Он стоял не двигаясь, как это делает каждый, входя в чужой сад, где к нему подбегает здоровенная овчарка.