. Но тогда ни Франко, ни руководители СССР не были готовы к решительным шагам. Это произошло позднее.
В полемике «Опус деи» с фалангой Франко предпочитал сохранять дистанцию. Он не разделял политические амбиции технократов и отошел достаточно далеко от тех позиций, которые занимал когда-то — в годы гражданской и Второй мировой войны.
«Режим Франко стал жертвой самого процесса социальных перемен, который сам же породил. Иными словами, новый динамизм испанского общества потребовал политических перемен, к которым ни Франко, ни его режим не хотели и не могли приступить» [485], — эти слова крупнейшего испанского историка и политика X. Фуси адекватно отражают реалии Испании середины 60-х годов. И все же Франко не был безучастен к этим новым реалиям. Прагматик и реалист, он понимал, что настало время смягчить тоталитарные структуры режима, придав им некую видимость демократических институтов.
Для тех, кто поверил слухам о серьезных изъянах здоровья диктатора, была неожиданной та твердость, которую Франко проявил, определяя, кто будет реально участвовать в разработке проекта «Органического закона». Он решительно отверг домогательства генерального секретариата «Движения» — так стала называться фаланга с 1958 г., — претендовавшего на лидерство в комиссии по подготовке закона.
С годами Франко все больше проявлял озабоченность, что будет с Испанией после его смерти, или, как он сам говаривал, «когда меня не будет».
Франко остался верен своему убеждению, что парламентаризм, политические партии и конституционализм, как его понимали в странах Западной Европы, да и в Испании до 1939 г., не подходят для его страны, поскольку противоречат ее историческим традициям. Кортесы, учреждение которых в 1942 г. он санкционировал, основанные на принципе корпоративного представительства, не были парламентом, как не была конституцией «Хартия испанцев» 1945 г. Но к 1964 г. Франко все больше склоняется к тому, чтобы уступить давлению Фраги и Кастиэльи и дать согласие на разработку «Органического закона», допускавшего некоторую либерализацию режима. Кастиэлья полагал, что это улучшит международные позиции Испании, приблизив ее к ЕЭС, а Фрага был убежден, что с принятием нового «Органического закона» его концепция постепенной политической модернизации режима обретет правовую базу.
Была еще одна причина, побудившая Франко принять решение форсировать разработку «Органического закона»: многие из тех интеллектуалов, которые поддерживали режим или, по крайней мере, были к нему лояльны, все явственнее обнаруживали признаки непослушания. Когда профессор Педро Лаин Энтральго — в дни юности фалангист, «старорубашечник», а ныне один из наиболее известных и уважаемых ученых в сфере гуманитарных знаний — обратился с личным посланием к Франко, объявив о своем разрыве с режимом, это не вызвало большого недоумения