Следующие два часа нам полагается провести за рисованием обнаженной женщины. По правде сказать, это совсем не мое, но я более чем уверена, Джейми способен вдохновить кого угодно. Нашей модели по имени Джина под пятьдесят, и у нее нет ни тени комплексов. Скинув с себя халат, как пушинку с пальто, она без заминки устраивается на диване. Такую уверенность в себе не приобретешь визитами в салон красоты или дизайнерской одеждой. Очевидно, что она уже рожала: ее живот немного выпирает, груди обвисли от тягот кормления, кожа утратила былую эластичность. Но в ней есть красота, которая может прийти только с возрастом. Она – чья-то жена, друг… мать.
Рисование всегда было не мое. Никогда мне это не давалось, я просто не создана, чтобы рисовать. Честно говоря, я даже не знаю, с чего начинать. Это как на экзамене, когда понятия не имеешь, каков ответ, но пытаешься украдкой подглядеть, что сделали остальные. А остальные как будто взялись с жаром, орудуют углем с гордостью, размашисто наносят штрихи. У меня же такое чувство, что я рисую человечка из палочек, ну ручки-ножки-огуречик.
Я стараюсь изо всех сил, и все равно мне неловко и чуть стыдно из-за прискорбных потуг – а ведь рисунок еще не закончен. Углом глаза я наблюдаю за Джейми: как он не спеша обходит еще четырех участников, не жалея времени объясняет про штриховку и тени, как он безумно всем увлечен. Пару раз он ловит меня за этим занятием, и я быстро перевожу взгляд назад на Джину, чуть-чуть наклоняю голову в одну, потом в другую сторону, точно обдумываю следующий штрих.
Когда он подходит посмотреть, как у меня успехи, мне хочется скрыть мои жалкие потуги.
– Это чепуха. Я не умею рисовать с натуры, – говорю я застенчиво.
– Нет, умеете. Мне нравится, как вы вот тут передали свет. Очень удачно вышло, Стефани.
– Вы про то место, где я закрасила вокруг стула черным? Но ведь смысл задания не в этом, так?!
– Смысл в том, чтобы интерпретировать и передать то, что вы видите. Не нарисовать идеальный нос или руки, – говорит он. – И, если уж на то пошло, в рисунке карандашом и углем тени крайне важны.
Он поднимает правую руку, задерживает ее где-то в сантиметре от моей щеки, точно предлагает мне чуть наклонить голову. Я чувствую, что заливаюсь краской. Не могу оторвать взгляд от его глаз.
– Когда вы рисуете лицо, вы не обязательно должны проводить линию, – говорит он, мягко проводя пальцем по моей скуле. – Рисование это в той же мере изображение того, что вы не видите, как и того, что видите.
– Я вас не вполне понимаю. – Я нервно хихикаю.