День лекции приближался, и ей пришло в голову, что можно наглотаться каких-нибудь таблеток и угодить в больницу. Но она быстро поняла, что это невозможно: поступи она так при жизни отца, он бы преследовал ее насмешками и называл трусихой; миссис Райт была сделана из того же теста. Разве что принять этих таблеток столько, чтобы уж не проснуться. Однако Светлана подумала о дочери: нельзя, чтобы Оля осиротела.
Она решила полупрочитать-полупересказать письмо, отправленное ею в прошлой, еще советской жизни писателю Илье Эренбургу; черновик у нее, к счастью, сохранился. Она знала, что Эренбург с гордостью демонстрировал это послание Пабло Неруде и другим известным писателям.
Светлана достала из ящика черновик и пробежала его глазами. Вспомнила, как в 1957 году решила написать Эренбургу о том, какая идейная и интеллектуальная метаморфоза произошла с ней и ее поколением после смерти Сталина, когда появилась возможность прочитать романы Стендаля и других европейских классиков. Светлана переписала текст так, чтобы он стал понятен тем, кто не знает советских реалий, и подготовила заметки, поясняющие перемены, произошедшие в советских молодых людях.
Накануне лекции ее мутило, а ночью снились кошмары: она в Индии и несет на голове сосуд, который ни за что нельзя уронить. А он тяжелый и пригибает ее к земле. Уэс ночевал теперь только в своей мастерской, дочка проводила целые дни в детском садике, зато ночью Светлана клала ее с собой, и во сне они согревали друг друга…
К лекции Светлана подготовилась, однако, когда за ней пришли, колени у нее подгибались. В зале ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок. В голове было пусто, желудок болел, в глазах темнело. Она читала текст, время от времени отрываясь от него, чтобы взглянуть на публику. Зал был набит битком, и Светлане чудилось, что смотрят на нее неприветливо, что ее лекция никому не нравится, что все готовы раскритиковать ее. Несколько человек ушли, не дождавшись конца. Светлане хотелось плакать. Она даже стала заикаться. Затем ей начали задавать вопросы… к этому она была не готова. Ей казалось, что мозг у нее окаменел — как и она сама.
После лекции свет на сцене погас, а в зале зажегся. Светлана искала глазами Уэса, близкого человека, который бы мог утешить ее, придать уверенности. Но Уэса среди тех, кто к ней подошел, не оказалось.
— Спасибо, очень интересно, Лана, но, знаете, я в России не была, так что мало что поняла. Впрочем, это моя вина, золотце, — громко сказала ей Иованна в фиолетовом бархатном костюме, увешанном золотыми и серебряными шнурами.