Но иногда теща прибаливала, а может просто под видом болезни брала своеобразный выходной, и тогда тяжкая обязанность водить на учебу детей падала само собой на Юрия Андреевича. Ведь, в отличие от супруги, вынужденной сидеть на работе "от и до", он, будучи преподавателем литературы в Приборостроительном колледже, имел "окна" в расписании и мог в течение дня вырваться для сопровождения отпрысков на очередное занятие.
Все шло относительно спокойно где-то до середины ноября. А потом теща разболелась не на шутку. После стандартной простуды у нее начались осложнения, да такие серьезные, что ее положили в больницу. Валентина сразу же поставила любимого супруга перед выбором: либо он ходит с детьми на занятия, либо бегает в свободное от работы время по аптекам и магазинам в поисках лекарств и продуктов, а потом еще и носит их в качестве передач маме.
Юрий Андреевич удивился: зачем носить в больницу лекарства?
Это ведь все равно, что ездить в Тулу со своим самоваром. На что Валентина отвечала, что насчет Тулы и самоваров она не в курсе, но знает точно, что сейчас в новой, демократической России больных берут на лечение со своим постельным бельем, со своей посудой и в своей собственной пижаме, а также со своими самостоятельно закупленными лекарствами и шприцами. К тому же их, бедолаг, и кормят там неважно: с голоду не умрешь, но и не поправишься. Да и весь лечебный процесс в бесплатных государственных клиниках ограничивается спокойным отдыхом на койкоместе и редкими процедурами на не развалившемся еще от древности оборудовании.
Юрий, последний и единственный раз лежавший в больнице еще при жизни пятизвездного генсека, конечно удивился тому, что за последние годы в здравоохранении свободной России произошли такие кардинальные перемены. И, хорошенько обдумав сложившуюся ситуацию, а также возможные преспективы, предпочел уходу за единственной тещей суету с собственными детьми. По крайней мере их капризы было проще, на его взгляд, преодолевать.
Брянцев поговорил с руководством колледжа и ему пошли навстречу: временно, до конца семестра, сменили расписание, переставив его часы на первую половину дня. После этого Юрий Андреевич погрузился в пучину внешкольного обучения детей.
Помотавшись с ребятишками по занятиям, он решил, что лично ему больше нравится ходить во Дворец творчества молодежи. Там в большом фойе были установлены относительно мягкие кресла, в которых можно было довольно удобно устроиться с газетой или книжкой в ожидании обучающегося ребенка. В музыкальной же школе комфортом и не пахло. Какие там мягкие кресла, все было устроено предельно просто: вдоль стен весьма узкого коридорчика стояла друг против друга дюжина обычных конторских стульев, ни тебе развалиться, ни тебе отдохнуть, сиди и сосредоточенно разглядывай своего визави или стенку за ним. Да и публика во Дворце была ему больше по душе. Там все дети посещали только те кружки и секции, которые их интересовали. Там не было отметок и обязательных скучных дисциплин вроде сольфеджио, не было конкуренции между ребятишками, и практически никогда не возникало конфликтов между детьми и сопровождающими их родителями. А вот в музыкалке нередко попадались такие папы и мамы, которые подобно Валентине Брянцевой приводили туда своих малышей для реализации собственных несбывшихся желаний и амбиций. Видя в своем отпрыске продолжение своего "я", а отнюдь не самостоятельную личность, имеющую право выбора, они определяли его в храм Музыки в надежде, что уж их-то ребенок своего не упустит и обязательно добьется успеха. И каждый из этих родителей считал, что даже если из ребенка и не получится Рихтера или Паганини, то все равно, когда-нибудь потом, он обязательно добром помянет родительские усилия по приобщению его к музыкальной культуре.