Брянцев поднялся – оказывается, его кто-то заботливо уложил на диван, подложив под голову подушку и накрыв одеялом, — и сел.
— Как ни странно, тебя, — честно признался он. — Ты во сне рассказывала мне что-то про людей, которые не умеют говорить порусски.
Про тайную организацию он естественнно не упомянул.
— Да? — искренне удивилась Казакевич. — А я действительно рассказывала Вере про некоторых моих, если можно так сказать, коллег, которые двух слов правильно связать не могут, но, тем не менее, работают в эфире.
— А ты, значит, нас подслушивал? — спросила Вера, возившаяся у печи.
— Да нет, я не специально, а сквозь сон. Такой странный сон приснился. Сроду таких фантастических сюжетов не видел, — отвечал Юрий, а сам думал: "Вот уж не знал, что Снегирева и Казакевич знакомы между собой".
От чая он отказался. Зато от предложения институтской подруги вернуться в город на ее машине – нет.
Свои услуги по спасению Юрия от неприятностей Мариночка объяснила тем, что в следующих, дневных, новостях уже промелькнули сведения о Вере: кто она и где живет, и теперь любой мало-мальски сметливый человек легко сможет вычислить место их пребывания. Ведь нашла же их она, Марина, значит и другие запросто найдут. Благо, что она оказалась здесь первой.
Брянцев с такой логикой однокашницы согласился. Немаловажную роль в его решении уехать сыграло и то, что он, как вы помните, опасался остаться с Верой наедине.
Садясь в белую "Ниву", Юрий Андреевич внимательно оглядел Марину. Она неплохо сохранилась для ее тридцати шести и во многом еще напоминала ту девушку, в которую он был влюблен в пору своего студенчества. Прическа, правда, была уже другая, да и затемненные очки придавали ей какой-то непривычно строгий и одновременно импозантный вид, но в целом Казакевич производила достаточно сильное впечатление.
Да-а-а, это ведь благодаря именно ей он стал преподавателем литературы. А дело было так.
Закончив школу, Юра Брянцев оказался перед нелегким выбором: куда пойти учиться. До этого за него все решали взрослые: учителя и родители. Они знали, что ему надо делать, чего добиваться, как поступать в том или ином случае. Они всегда охотно поправляли его, если он ошибался, и бесплатно давали наилучшие на их взгляд советы. Но в прошедшую субботу педагоги в торжественной обстановке вручили ему аттестат зрелости и в напутственном слове сообщили, что теперь перед ним открыты все пути-дороги: выбирай, так сказать, на вкус. Одним словом, его сбагрили в большую жизнь и позволили бултыхаться в ней по собственному разумению. Родители тоже впервые в жизни не имели единого мнения по поводу его будущего и никак не могли согласовать между собой, чем же будет заниматься их единственный отпрыск. Нет, в институт поступать надо было однозначно, но в какой? То ли по совету отца, начинавшему счетоводом и дослужившемуся до должности главного бухгалтера СМУ, пойти в экономисты, то ли, как советовала мать, работавшая старшей медсестрой в ведомственной поликлинике, поступать в медицинский. А может, ему прислушаться к своему внутреннему голосу и заняться изучением гуманитарных дисциплин. Ведь ему самому больше всего нравились: история, литература, философия. Эх, если бы у него было смелости побольше, он бы и на столичный вуз замахнулся!