Особо раздуть его славу не успели – началась война, а в военное время в почете пропагандистские темы – те самые, воодушевляющее и зовущие на подвиги.
Вспомнили про него несколько лет назад, когда общество, отошедшее от ужасов пережитого, потянулась в прошлое, вспоминая золотые довоенные дни.
Вспомнили, кинулись искать, а упс… Нет ничего.
Так, по мелочи – наброски, несколько автопортретов – за столом, у мольберта и в скафандре, да наброски. А главного-то шедевра, около которого он и того, преставился – нет!
В каталогах, репродукциях и фото – есть, а в живую – нет.
Вот тут я и должен был появиться на сцене.
В точно рассчитанный момент – аккурат после того, как все уже признают картину утерянной, подняв плач по сгинувшему шедевру, но до того момента, как о ней начнут забывать.
На мой прямой вопрос – а почему именно я, Сиам начал длинно и косноязычно врать, рассказывая, что именно моя персона – ветерана, потерявшего память, добавит к истории появления шедевра новые яркие краски, подняв цену полотна до заоблачных вершин.
Угу, возможно.
А ещё, на такого как я, можно легко списать все грехи, если что-то пойдёт не по плану. Вот признают полотна ворованными – и что тогда? Кого за шкварку возьмут? Меня. И пофиг, что ветеран – мигом упекут куда следует.
Но так как деваться было некуда, я согласился и сейчас, сидя в кают-компании с горячим кофе, любовался, назову это так, шедеврами.
До Станции, где мои сокровища должны были обнаружить, оставались одни Врата, но я не спешил. По сценарию Сиама, тем лицом, которому суждено обнаружить картины, должен был стать действительно случайный человек – мелкий коммивояжер, прорвавшийся на борт дабы впарить мне какую-то хрень. Не подсадная утка, хорошо знающая свою роль, а именно кто-то совершенно случайный и полностью непричастный к происходящему.
Ну а дальше всё должно было пойти само собой, благо не узнать картины было невозможно – с экранов они просто не исчезли. Моя задача была простой – изобразить из себя повёрнутого на творчестве Ван Гахена ветерана и крайне нехотя признать наличие на борту оригиналов, спасённых от огня войны. Где я их спас, когда – извините – амнезия, последствия тяжёлого ранения. Вот, что это полотна Випля нашего Ван Гахена – помню. А вот всё остальное – не, не помню. Ранение, будь оно неладно.
После этого мне следовало выпинать гостя вон. Как угодно, хоть пинками. Я же того – контуженый. Далее – сидеть тихо и ждать.
По расчётам Сиама должно было пройти не более пары часов, как ко мне на борт потянутся эксперты, взбудораженные новостью.