А мадам Прево продолжала:
– Нет, нет, без господ никак нельзя. Когда революция, нет хлеба, угля, мыла. Женщины целые ночи стояли в очередях, ожидая хлеба. На улицах всех хватали. Моего мужа чуть не повесили на фонаре…
«Как же так? – думал Шушка. – Не было хлеба… А у богатых он есть? Если бы они сами отдали все, не было бы этих мучений. Но они не хотели отдавать. Потому бедные и решили отнять у них силой… И я бы отнял, если бы мне не давали…»
– А потом мы уехали в Россию, здесь покойно, здесь царь. Откуда у вас такие грешные мысли, мой маленький?
– А что вы в России стали делать? – заинтересованно спросил Шушка.
Он не понимал, как можно было уехать из Франции, когда там совершались такие замечательные дела.
– Жила при детях у барина в Тверской губернии. Господин хороший был человек, только шутник. Он рассказывал мне, что у него в саду много медведей. Раз я пошла через сад, гляжу, идет медведь престрашущий! Ох, я упала в обморок, а муж мой чуть не застрелил медведя. А это и не медведь вовсе оказался. Это барин велел своему камердинеру шубу шерстью навыворот надеть, чтобы людей попугать. Шутник был, уж какой шутник! – И Лизавета Ивановна весело смеялась.
Но Шушке почему-то не было смешно.
«И няня Вера Артамоновна говорит, что без господ нельзя, и Василий, и мадам Прево. А почему нельзя? Кто так устроил?» – думал он.
Настал долгожданный день. С утра в доме все пришло в волнение. Шушка чувствовал, как от страха у него заходится сердце, хотя ему бояться было нечего: его ни делить, ни продавать никто не собирался. Он решил обязательно поглядеть на страшного дядюшку.
Часа за два до появления Александра Алексеевича приехал старший племянник Яковлевых – Дмитрий Павлович Голохвастов. Братья просили его присутствовать при встрече. Иван Алексеевич пригласил также Андрея Ивановича Ключарева, доброго толстого чиновника, который заведовал делами всех Яковлевых.
Ждали молча. Вдруг в напряженной тишине раздался показавшийся всем неестественным голос лакея:
– Братец изволили пожаловать.
– Проси, – заметно волнуясь, сказал сенатор.
Иван Алексеевич захватил из табакерки побольше табаку и затянулся глубоко и сильно. Дмитрий Павлович поправил галстук, Ключарев поперхнулся и закашлялся. Шушке приказано было идти наверх, в детскую, но он только тихо вышел за дверь и притаился, чувствуя, как озноб пробирает его тело. В полуоткрытую дверь он увидел дядюшку. Александр Алексеевич двигался медленно и нес перед собою на вытянутых руках тяжелый образ – так носят иконы на свадьбах или похоронах. Иван Алексеевич и сенатор поднялись навстречу брату. И тогда Александр Алексеевич заговорил протяжно, в нос: