Не миновать бы скандалу, но как раз в этот момент, когда Иван Алексеевич хотел обратиться к Саше с нравоучением, в комнату вошел Егор Иванович и сказал почтительно и весело:
– Билеты в театр взяты, в бельэтаже, ложа четыре – вот! – И он передал билеты Ивану Алексеевичу. – Поближе к сцене, как вы просили, папенька…
Иван Алексеевич выразил удовольствие расторопностью старшего сына, и Луиза Ивановна понадеялась, что грозу пронесло, как вдруг Саша сказал неожиданно и громко:
– Какая это там пьеса идет, что все собрались смотреть? – В голосе его слышно было явное пренебрежение.
Луиза Ивановна видела, как побагровели щеки Ивана Алексеевича, стали злыми маленькие колючие глазки, и быстро проговорила:
– А вот, если желаешь знать, прогуляйся наверх, там у папеньки лежат газеты, ты и посмотришь…
Но Саша уже и рад был бы остановиться, да не мог и отвечал с прежней заносчивостью:
– Благодарю покорно, уж пусть лучше это будет мне сюрпризом. Не понимаю, что за охота разъезжать по театрам! Ложи в маленьком театре тесны, духота страшная!
Иван Алексеевич с выражением любопытствующего негодования слушал Сашу, узнавая в нем свои черты. Это вызывало досаду, но вместе с тем было приятно…
– Да ты не езди, сделай милость! – возразила Луиза Ивановна на ворчание сына. – Плакать не будут, обойдутся без твоего драгоценного присутствия… – И, обратясь к мужу, весело добавила: – Вчера заезжал сенатор, хвалил французскую труппу и пьесу, которую сегодня дают… – Иван Алексеевич все так же молча кивнул головой. – А насчет вашей милости, – продолжала Луиза Ивановна, снова обращаясь к Саше, – сенатор возьмет вам кресло в партере, рядом с собой…
Саша продолжал хмуро отхлебывать кофе. Однако известие о том, что он будет, как взрослый, сидеть рядом с сенатором в партере, обрадовало его. Нахлынула беспричинная веселость. Саша стал болтать без умолку, острить, схватил в руки бокал Феодора Степановича, который еще не успели убрать со стола, и громко запел, изображая французского певца. Это было так неожиданно, что Макбет – он сменил старую Берту, – мирно дремавший под диваном, вскочил, испуганно огляделся, залился отчаянным лаем. Саша засмеялся. Даже Иван Алексеевич усмехнулся.
– Да замолчи ты, пожалуйста, – с трудом удерживая улыбку, сказала Луиза Ивановна. – Оставь рюмку! Точно что найдет на него… – проворчала она уже добродушно, а про себя подумала: «Яковлевский нрав!»