Однако Вершинин поступил несколько иначе. Он организовал силами милиции поиск частей сломанного ножа на территории дворов и огородов, относящихся к домам №96 и №98 по улице Луначарского. На протяжении двух дней – 26 и 27 июля – милиционеры, руководствуясь рассказами Петра Царева и Василия Молчанова, осматривали надворные постройки, растущие во дворах кусты и разбитые грядки, надеясь отыскать лезвие со сломанным кончиком или рукоять с упором. Сильно старались, но ничего не нашли. Кстати, интересный момент – поиски начались за сутки до того, как Царёв дал официальные показания о своём содействии уничтожению ножа, но не станем сейчас придираться к датам, будем считать, что Вершинин просто подзадержался с оформлением допроса Петруши. Бывает.
Екатерина Михайловна Баранова была приглашена на допрос лишь 29 июля, в пятницу. Если Вершинин действительно узнал о попытке уничтожения ножа ещё 26 июля, то есть тремя сутками ранее, то непонятно, почему он так затянул с допросом. Очень странное промедление, принимая во внимание, что речь идёт о попытке уничтожения важнейшей для расследования улики – том самом ноже, которым, по всей видимости, наносились удары в голову Герде Грибановой, и кончик которого остался в черепе жертвы! Если уголовный розыск получит в своё распоряжение этот нож – всё, розыск закончен, отломанный кончик совмещается с лезвием, и эта железная улика намертво связывает с убийством девочки обладателя ножа. Ничего больше не надо, никаких экспертиз, никаких очных ставок, никаких доказательств – любой судья вынесет смертный приговор без колебаний. Ну, или как минимум 10 лет заключения, если следовать статье 136 УК РСФРС буквально. Тоже много, не сомневайтесь, 10 лет советских лагерей – это страшно, это хуже Освенцима и Заксенхаузена.
Лейтенант Вершинин поговорил с гражданкой Барановой на удивление мягко и корректно: ощущение, что разговаривал не с преступницей, а с невинной жертвой. Екатерина Михайловна полностью подтвердила рассказ Петра Царева о появлении в её квартире двух малознакомых мальчишек, о переданной ей на словах просьбе сына, о поисках ножа в сундуке, стоявшем в сенях. На вопрос лейтенанта, зачем она это разрешила, женщина просто ответила: «Не знаю, прямо растерялась». Замечательный ответ, принимая во внимание, что речь идёт не об убежавшем молоке, а о подсудном, вообще-то, деле.
После всей этой полнейшей чепухи Вершинин неожиданно задаёт вопрос, никак не связанный с поисками и уничтожением ножа: «Ночевал ли сын в ночь с 12 на 13?» На это Екатерина Баранова ответила лаконично: «Этого я не помню». После этого допрос был окончен. И никто гражданку Баранову не отправил на нары за противодействие правосудию.