— Чем обязан? — улыбается Герман, отирая пот со лба.
Я успокаиваюсь от его дружелюбного тона и вспоминаю, какие добротные стулья с резной спинкой он выстрогал по просьбе бабули. Загляденье. Можно было часами разглядывать чудно переплетённые завитки, гадая, куда выведет тот или другой.
— А ты, я погляжу, всё тот же весёлый малый, — лениво роняет Рикардо.
— Нет времени скучать — только и всего. Нынче в Вольфахе я — и плотник, и гробовщик.
Герман кивает в сторону заготовки гроба, прислонённого к стене, и откладывает рубанок.
— Папироску? — спрашивает Рик.
— Не откажусь, только выйдем из плотницкой, чтобы сухая стружка, не приведи господь, не загорелась.
Герман затягивается и выпускает дым колечками вверх, пропуская через них следом струю, подмигивая мне, как в детстве. Он всё такой же — невысокого роста, кряжистый. Только руки, кажется, ещё больше задубели с возрастом, да в густых волосах виднеется седина. Рик начинает болтать с ним, обсуждая последние новости.
— Да-а-а… дела, — тянет Герман и втаптывает окурок в землю, — но Петерсен обещал разобраться.
— Можно подумать, жирный боров сделает хоть что-то, — не удерживаюсь я от реплики.
— А кто его знает! Как-никак, его папашу волки задрали!
— С чего ты думаешь, что это волки? — прищуривается Рик.
— А кто же ещё? Тем более волчару в городе видели и потом нашли труп. Твари!.. Старого Якоба придётся в гроб по частям складывать.
— Кому могло понадобиться убивать стариков? — негодую я.
— А кому могло понадобиться вывешивать старые черепа? — в тон мне отвечает Герман и вытирает руки о штаны, — мне эту мерзость пришлось руками снимать.
— Думаешь, это связано? — спрашиваю я.
— А кто же его знает! — Герман снова пускает в ход любимую присказку и направляется в плотницкую, оглаживает с любовью рукоять рубанка.
— Может, и связано, может, и нет. Вдруг в Вольфахе снова объявился какой-то… шутник.
Герман выделил последнее слово и выразительно посмотрел на Рикардо.
— Ты на что намекаешь, повелитель рубанков?
Рикардо схватил Германа за рубаху, притягивая к себе, на что Герман добродушно заявил, ни капли не рассердившись:
— Ты, парень, на меня не прыгай. Но люди, знаешь ли, говорят…
— Люди говорят, потому что ничем не занимаются. А только чешут своими языками и колупаются в заднице соседа, — процедил сквозь зубы Рикардо.
— Ну-у-у… Повод-то у них есть? Есть. Вот и чешут.
— Так, погоди… О чём ты говоришь, Герман?
Рикардо уже отцепил свои руки от рубахи Германа и сейчас держал их засунутыми глубоко в карманы брюк.
— Валяй рассказывай, — усмехнулся он, — малышка не из пугливых.