Я превратилась в фурию, пытаясь достать паршивца, но тот спрятался за спинами «…идеров», которые дружно ржали. Кто-то даже похлопал юношу по плечу, мол, молодчага, не дрейфь. Крики становились все громче и громче, а потом все резко стихло. Позади меня стоял Эврард всей своей двухметровой персоной.
— Сидеть! — произнес он страшным голосом, от которого все присели. Не знаю, считаются ли прогнувшиеся коленки попыткой присесть? Если да, то я тоже присела. Вокруг «…идеров» появились языки зеленого пламени, а на шеях — зеленые светящиеся удавки, заставившие всех молодчиков не только притихнуть, а еще и побледнеть. — Рты закрыли! Еще один смешок, и я не просто огорчусь. Я разозлюсь. Очень разозлюсь. А вы знаете, что бывает, когда я злюсь.
Впервые он не тянул слова с присущей ему кошачьей ленью, а говорил жестко и четко. У меня даже ноги похолодели в предвкушении белых тапочек.
— Если сами ничего не можете, то учитесь! — мне было даже страшно оборачиваться назад. — Вас учат, как нужно работать! Это вам не мечами махать!
Позади меня послышался глубокий вдох, следом второй. Я даже боялась шелохнуться в этой внезапно воцарившейся тишине.
Мне на плечо мягко легла рука, а голос как ни в чем не бывало промурчал:
— Продолжа-а-ай, Цвето-о-очек. Они теперь хоро-о-ошие ма-а-альчики. Послу-у-ушные. Кто молоде-е-ец? Я — молоде-е-ец!
Я смотрела на руку, которая лежала на моем плече, чувствуя, что сейчас больше всего на свете хочу домой. Мне не только чихать на договор! Мне еще и сморкаться в него!
— Верни меня домой! — процедила я, скидывая его руку со своего плеча. — Немедленно!
Я — маленькая лошадка,
Я стою очень много денег,
На спине тащу я работу,
В меня никто не верит…
Все сидели так, словно старательные первоклассники, сложив ручки на парте, глядя на меня внезапно просветленными глазами. Хор пай-мальчиков-зайчиков быстренько перестал теребить хвостики и готов был всецело погрузиться в учебу. От такого рвения к наукам пустил скупую слезу даже дедушка Ленин, глядя на свое завещание: «Учиться, учиться и еще раз учиться!» Только мне уже как-то не хотелось учить. Я не рыбка в аквариуме, для которой каждый третий круг превращается в: «Вау! А где я? Тут все такое новое!»
Рука снова осторожно легла мне на плечо, проводя осторожную, успокаивающе-нежную линию. Раздражение росло с каждой секундой, несмотря на ласковые поглаживания.
— Нет, — твердо ответила я, вспоминая, как перед некоторыми учебными роликами появлялась реклама, от которой у любой тетки-цензора встанет дыбом химическая завивка.