«Но если вообще держать у себя какой-то макет, то какой бы ты сам выбрал?» — мелькнула странная мысль.
До конца оформиться эта мысль не успела. Китайские завитушки мигнули и превратились в слова: «Морская звезда». Он торжествующе усмехнулся. Серьга-Переводчица не потеряла при трансформации своих свойств. А значит, сохранила их и вторая серьга — Искательница, и еще один ценный предмет, вынесенный крабиком из чужого дома.
Хешшкор бережно взял из второй клешни кольцо с большим незамутненным сапфиром, полюбовался им и надел себе на палец. Кольцо, похищенное в свое время у изящной женщины, как ни странно, оказалось впору, и он удовлетворенно кивнул: таково было, по описаниям колдовских книг, одно из неотъемлемых свойств перстня Тюремщика Флифа.
— Перстень впору любому Тюремщику, — проговорил он вслух. — Он не отнят силой, а потому магических свойств не теряет. Что ж, теперь у Флифа новый Тюремщик. И теперь ничто не помешает мне убить тебя! — Его глаза сверкнули. — Мне придется это сделать. Даже если бы я не ненавидел тебя всем сердцем — мне нужен твой нож и жизнь твоего сына. Ведь ты не отдашь мне их, пока жива.
Он стиснул кулаки, но заставил себя вернуться к делу. Его работа и работа крабика еще не кончилась. Он щелкнул серьги и кольцо фотоаппаратом «Поляроид», дождался снимков, отсканировал их и отослал. А оживший на том конце связи Крабби-Кинглер положил на место прекрасные, неотличимые от настоящих подделки.
По коридору химического факультета МГУ шли две женщины средних лет, причем одна, натуральная блондинка, чуть ли не тащила за собой вторую, миниатюрную рыжую красавицу с тонкими чертами лица и зелеными глазами-омутами.
— Да не волнуйся ты, Файка, — уговаривала блондинка. — Нет никакой нужды сидеть у хроматографа над душой и бормотать заклинания.
— У твоего хроматографа нет никакой души, — вяло отбрыкивалась рыжая.
— Ну все равно. У нас же автоматика. Разделится твоя смесь, никуда не денется.
— Моя? Это твой ребенок смешал все мои колдовские ингредиенты! Не ребенок, а вредненок.
— Ты уже забыла, какими бывают дети, — улыбнулась Вита и похлопала подругу по округ лому животику. — Ничего, скоро вспомнишь.
— Мои двойняшки побузят и вырастут, как и их старший братец, — возразила Фая, разгладив складки просторного темно-зеленого платья с огромным бантом на груди, прикрывающим ее животик. — А твой останется шалопаем навеки!
— Почему же навеки? Всего на какую-нибудь сотню лет. — Она засмеялась. — Не ной, Файка. Малые дети утомительны, но милы. Я рада, что не увижу, как из сладенького малыша он превращается в нескладное, неопрятное, заросшее щетиной чудовище, от которого разит потом и табаком.