Марфа Никаноровна уже встала и растапливала русскую печь.
— Хлеб я не пеку, покупаю в булочной, а вот для обогрева печка хороша, — разъяснила она мне. — Когда дрова прогорят, кочергой нужно порошить уголья, чтобы они стали мелкими и дождаться, чтобы над ними погасли синенькие огоньки. Это угарный газ, могущий привести к смерти человека. После того, как угольки перестанут светиться, нужно закрыть вьюшку в трубе над печкой. Понятно?
— Так точно, — сказал я и попытался щёлкнуть каблуками несуществующих сапог.
Мы обо засмеялись.
— Я, кажется, придумала, как вас одеть, — сказала хозяйка, — посоветуюсь с Иннокентием Петровичем. Думаю, что вам это понравится.
Завтракали свежим молоком с черным хлебом. Молочница приходила ровно в шесть часов. Обедать буду один.
После завтрака Марфа Никаноровна сняла меня мерки при помощи портновского сантиметра, в том числе и размер ноги.
— Сорок второй размер, — сказал я.
— Да, как раз длина стопы двадцать восемь сантиметров, — сказала МН, я так буду называть её, потому долго писать имя и отчество.
— Откуда вы знаете, что двадцать восемь сантиметров это сорок второй размер? — удивился я.
— Это очень просто, — сказала МН. — Французы придумали, а мы поддержали, размер обувной колодки измерять в штихах. Один штих равен двум третям сантиметра. Двадцать восемь сантиметров делим на две трети. Это двадцать восемь умножаем на три и делим на два. В результате получается сорок два. Это и есть размер обуви.
— Здорово, — изумился я. — Вы просто специалист во всех вопросах.
— Да какой там специалист, сказала МН, — просто знаю немного обо всём. Вы не помните, что ваш Козьма Прутков сказал о специалистах?
— Помню, — засмеялся я, — специалист подобен флюсу, полнота его односторонняя. А я знаю, что эрудированный человек знает всё о немногом и понемногу обо всём.
— Какая-то мудрёная формулировка про эрудитов, — сказала МН, — я пошла в присутствие, а вы тут осваивайтесь.
Я остался один. Чем заниматься дома, когда ты один и нет никаких средств массовой коммуникации? Никто тебе не позвонит, никто не обгадит тебя в соцсетях, никто не сообщит о событиях, которые только что произошли в мире. В моем 1985 году тоже не было соцсетей, но, худо-бедно, было радио и телевидение, да ещё у меня была работа и к девяти часам я тоже должен был идти в присутствие с ненормированным рабочим днём, который волей лизоблюдов превращался в рабочий день без нормы. А тут ещё перед моим исчезновением центральный комитет коммунистической партии принял постановление о борьбе с пьянством и алкоголизмом. Представляю, во что выльется эта борьба. Как бы кровушкой не захлебнулись от этой борьбы.