Впереди я вижу развилку на дороге, и мне никак не избежать ее.
Одна тропа уходит налево, а другая – направо, и ни одна из них не заканчивается хорошо.
Это чувство пронизывает меня до мозга костей.
Мои кости.
Мои кости.
Я напеваю непонятную песенку и слышу ее отголосок. Эхо повторяет ее в ответ, разнося ноты по воздуху, и я проглатываю их целиком.
– Покажитесь! – выкрикиваю я им, я точно знаю: они здесь.
Я не могу их увидеть, но они неустанно следят.
Передо мной появляются глаза, кроваво-красные, и они моргают, глядя на меня, один раз, второй, третий.
– Я вас вижу! – произношу я и слышу в ответ рык.
А потом я обрушиваюсь во тьму, несмотря на вес, несмотря на силу притяжения.
– Вам не напугать меня, – пытаюсь обмануть их я.
Здесь все пропитано дикой красотой.
Но как бы то ни было, во главе всего здесь забвение, и что бы я ни делала, оно поглотит и меня.
Я знаю это.
Я это чувствую.
Я сумасшедшая.
И это тоже не имеет никакого значения.
Я кроликкроликкролик, и мне никогда не стать свободной.
По какой-то неизвестной причине с замиранием сердца я жду, что Дэр придет на ужин.
И он приходит.
Одетый в черные брюки, лакированные черные туфли и пшеничного цвета рубашку, он безмолвно движется по столовой, занимает свое место и кладет салфетку себе на колени.
Я смотрю в свою тарелку, вспоминая, как его руки ласкали меня еще вчера, именно так, как мне того хотелось; я не могу забыть то, что он заставил меня почувствовать.
Мое лицо вспыхивает, и продолжаю трапезу. Все пристально смотрят на меня, или это просто мне так кажется.
– Рыба приготовлена великолепно, – наконец произношу я, все еще не поднимая своего взгляда от тарелки.
Мне кажется, я могу слышать улыбку Дэра. Должно быть, мой дискомфорт кажется ему забавным.
– Адэр.
Элеанора произносит это таким тоном, словно она только что проглотила вязкую хурму.
– Да?
Я поднимаю глаза на Дэра и по его лицу вижу, что он с трудом скрывает презрение.
– Сыграй для нас, – приказывает она ему, словно обезьянке, так, словно он должен подскочить с места по одному ее кивку.
Впрочем, так и есть. Мы все для нее обезьянки.
Подобно молчаливому льву он подходит к пианино в углу столовой. Опускаясь на стул с присущим ему изяществом, он делает все ровно так, как ему было приказано.
Музыка, которую он исполняет, печальная, почти траурная, что идеально сочетается с моим настроением прямо сейчас. Кажется, что ноты, которые он с легкостью извлекает нажатием клавиш, касаются моего лица, играют в моих волосах, а затем я просто падаю без чувств и так и остаюсь лежать на полу, когда он перестает играть.