В груди снова сдавило, в горле собрался ком слёз. Видимо, всё это отразилось на моём лице, потому что бабушка похлопала меня по плечу и заявила громко, как конферансье в Большом театре:
– Не грусти, мой сердце Кати, не грусти, ты красавица такой! А муж я тебе сам найду! Поверь бабушка!
– Может, лучше не надо… – опешила я.
– Надо! Такой красавица, умница, богатый невеста, обязательно надо! Настоящий грузинка знает себе цену, на сброд не разменивается. А ты самый настоящий грузинка, благородная кровь! Ты не бойся, Кати, я тебе лучший жених выберу, самый лучший! – и она чмокнула концы своих пальцев, собранных в горсть, как у нас на рынке кавказцы, когда предлагают купить виноград.
Но мне не нужен виноград: ни кишмиш, ни с косточками, ни сушёный! Однако, кажется, бабушка считала иначе…
Пока я метался между сбитой Маруськиной коленкой, стелланиновой мазью в ванной, желанием бежать на поиски беглянки и вернуть её в лоно семьи, дочь успокоилась и, хлопнув заплаканными ресничками, спросила:
– А где моя Катя?
Я бы тоже хотел знать, где. Одновременно со звонком в дверь на кухне тренькнул сообщением телефон. Вернулась, – выдохнул я и побежал открывать наперегонки с мыслями, что Катерина ведёт себя, как Маруська, и пора уже взрослеть, а не чуть что дверью хлопать. Открыл. На пороге стояла мятая консьержка с бумажкой.
– Мазефакер[1]! – вырвалось у меня. Не Ромашка.
– Вы меня с кем-то перепутали, – важно заявила консьержка. – У меня фамилия Иванова. – Сунула мне под нос лист со списком жильцов. – Подпишите, тут извещение о собрании жильцов. Явка обязательна.
– Угу, а не то газ отключите или выставите водокачку на торги? – буркнул я.
Консьержка моргнула, странно не знакомая с советским эпосом.
– Н-нет… но строго обязательно.
Мне только с ней сегодня не хватало попререкаться, так что я просто захлопнул дверь и рванул на кухню. Маруська стояла на стуле с недоумённо-виноватым выражением лица. Увидев меня, она всплеснула ладошками и сказала:
– Ой.
И ткнула пальчиком в открытую банку с майским мёдом. Я глянул и закашлялся. В светло-медвяной жидкости, как в кунсткамере Петра, плавал мой Айфон. Потеки по внешним сторонам банки и жёлтые пятна на белой скатерти подтверждали правильность закона Архимеда.
– Это не я, он сам… – сказала Маруська. – Я думала, там Катя…
– Надеюсь, Катю никто в банку не засунул, – хмуро ответил я и засучил рукава.
Извлечению Айфона из медового плена в Оксфорде не учили, поэтому тщетно пытаясь сохранить спокойствие, я поморщился и сунул пальцы внутрь. Скользили. Потом кисть наполовину застряла в липкой дряни в горлышке банки. Ни туда, ни сюда. Я б ещё туда голову впихнул!