— Какой вам по душе?
— Этот, — если бы можно было сгореть со стыда, уже вся выгородка пылала бы от Маринки, как от оброненной свечки. Мало её учили, что пальцем показывать некрасиво!.. А как прикажете себя вести, когда вот так вот — два букета? Этому не учили вообще. В голову никому не приходило. И куда девать охапку рябиновых гроздьев, когда валяешься поленцем, сырым от горючих слез, но всё равно, вот жалость, негорючим, — тоже не учили.
Выручила умница Лида. Забрала оба букета — один с негромким «спасибо» из рук Годунова, второй у Маринки, со словами: «Пойду в воду поставлю».
Командующий заговорил не сразу. Прошелся до окна — как раз два не самых длинных его шага. Задумчиво и значительно, как, наверное, делал все на свете, поколупал давно посеревшую краску на подоконнике. Поглядел на небо и, будто бы не найдя ничего достойного внимания, старательно расправил светомаскировочную штору. И только после этого вымолвил:
— Я зашёл попрощаться.
Уж неизвестно, что он там высмотрел в Маринкином лице, но пояснил торопливо, как никогда:
— Госпиталь завтра эвакуируют. Вы не беспокойтесь, Орёл никто сдавать не собирается…
(«По крайней мере, не завтра и не послезавтра», — явственно увидела в его глазах Маринка и сама удивилась своей догадливости).
— А мне как ехать? От девчонок, от дома, от… — Полынина осеклась.
— Поездом, Марина, санитарным эшелоном, — без тени улыбки ответил Годунов.
— А вы… вы-то как? — ну что ж это такое! Сразу повелось и не отведешь-не выведешь: что ни скажет она при командующем, всё не в лад!
— Как всегда — где по плану, а где по обстоятельствам, — командующий пожал плечами: дескать, чего спрашиваешь об очевидном?
И Маринке подумалось: они говорят не о том.
Вернулась Лида. Принесла банку с рябиновыми гроздьями, и рассохшаяся, когда-то белая тумбочка сразу стала нарядной и как будто бы даже чуточку поновела. А вот выручить Маринку снова у Лиды не вышло: так они и молчали, все трое, минуту, а то и две.
— Ну, семь футов вам под килем, девчата, — наконец, проговорил Годунов.
— До свидания, — слегка растерянно ответила Лида.
А Маринка промолчала: у неё снова перехватило горло, да так, что глаза слезами заволокло. Когда проморгалась, они были уже вдвоём. Две бледные — наверное, в свете чахлой лампочки — девчонки. И яркий рябиновый букет.
— А от астр почему отказалась? — вдруг невпопад спросила Лида.
— У нас когда Полевой с дядей Гришей с вылета не вернулись, девочки цветов нарвали и возле коек поставили, — рассказывать Лиде было почему-то легко. — А рябина у нас возле школы росла. Мы, когда нас в пионеры принимали, посадили. Как раз возле кабинета географии, — Маринка кончиками пальцев погладила ягоды — тёплые, живые. — Я хотела учительницей географии стать. Интересно, да и мои всю жизнь при поездах… тоже, вроде как, география.