Среди ночи их снова разбудил грохот… Конокрад бесперечь дразнил жеребца, и тот, весь в пене, метался по конюшне, пока не разнес стойло в щепы… Слуги еще внимательней оглядели двери, окна, стены. Опять ничего. Просто взбесился этот черт и час от часу свирепел все больше, а пот так и лил с него ручьями. Валясь от усталости, работники снова разошлись спать — кто на чердаки, кто в лачуги. А конокрад не отставал ни на миг от жеребца, изводил его палкой, как норовистого быка, пока конь совсем не обессилел — ноздри дрожат, дыхание хриплое — и не упал на колени, моля о пощаде. Ведь он, точно мышь в ловушке, бился и извивался в тесной конюшне почитай круглую ночь без устали. Несколько секунд он не приходил в чувство. Потом снова вскочил. И застыл, глаза выкатились, горят фосфорическим светом, ушами от страха прядет, а зубы хищно оскалил. Ну чисто сатана, только сатана, которого оставили силы. Того-то конокрад и добивался.
И вдруг конь оживился, вздрогнул… Внезапный озноб прошел по нему от спутанного хвоста до взлохмаченной челки. Он вытянул шею… С чердака пахнуло чем-то возбуждающе-сладким, пьянящим, запах будоражил коня, щекотал ему ноздри… Потом чья-то мягкая рука подтолкнула к его морде волшебную шкуру, от которой хмельно пахло разгоряченной кобылой.
Жеребец расширенными ноздрями глубоко втянул колдовской дух и, опьянев, снова задрожал, теперь уже по-другому, и заржал нетерпеливо, но беззлобно.
Тут конокрад, как кошка, неслышно подкрался к жеребцу. От этого человека с головы до пят — от его волос, поддевки, от штанов — исходил все тот же магический запах.
Человек размахивал шкурой, смоченной в плодоносном соке. И вдруг жеребец тихонько опустил послушную голову на плечо своему укротителю, а тот ласкал его взмыленную шею, похлопывал по спине — значит, все в порядке. И уж пустяк был для ожидавшего на улице отомкнуть дверь конюшни и выпустить конокрада и его добычу.
Дворовые спали сладким сном третьей стражи ночи. Когда же конокрад выехал за ворота, он сидел на Белом Дьяволе как влитый — будто всю жизнь с него не слезал. На дороге его ожидал второй сотоварищ верхом на горячей кобыле, тихонько ржавшей. Жеребец заржал в знак привета и одним прыжком оказался рядом с нею… Потом они бежали взапуски, как два штормовых вала в море ночной тьмы.
Первой весть о краже жеребца долетела до Эгона. Он был в это время в пусте, где арканил коней из барских табунов. Его сопровождала надменная графиня, потерявшая голову из-за храброго конокрада. Оба верхами на превосходных ретивых скакунах, с арканами у седельных лук, В окружении друзей гонялись за жеребцами по огромным степным просторам. Коней сперва выслеживали в подзорные трубы. А когда на заре журавлиные шеи колодцев вздымались вверх и лошади приходили на водопой, конокрады арканили их, даже не спешившись. Тут начинались бешеные скачки, белый пух так и валил с отцветшего ковыля.