Тереза, чтобы не носить ребенка после ванны через двор, купала его в комнате, возле печи, потом надевала на него длинную, широкую рубашонку и ставила на ножки на столе, перед зеркалом.
— Есть у мамочки два сына! — Тереза играла с ним, его толстые ножонки с розовыми пятками стояли еще нетвердо. В зеркале отражалась смеющаяся ребячья рожица.
— Погляди только, как он спит, — снова восхищался Янош, глядя на спящего ребенка. — И что это он во сне видит, что ему смеяться хочется?
Тереза тоже радостно и растроганно смотрела на сынишку. Она стала более ласковой, говорила мягче и иногда бывала такой же, как прежде, когда по вечерам на поле, во время сенокоса, поджидала Габора, — ясной, оживленной, сияющей.
К началу пахоты Габор и Арпад вернулись домой. Из района снова дали семенной пшеницы для весеннего посева, и у всех отлегло от сердца. Кто сохранил немного зерна с осени, теперь пек из него хлеб.
Весна наступила теплая, дожди шли вовремя, солнечных дней было довольно. Покрытые свежей зеленью поля были прекрасны. Ручей так смирно бежал в русле, словно был таким всегда и знать не знал о валявшихся теперь на его берегах корнях деревьев, камнях, ветвях, которые он мчал в те страшные дни.
Однажды дети кузнеца, который жил во флигеле графского дома, шарили на чердаке и нашли там сундук. Он был засунут далеко под покатую крышу, и его до сих пор никто не обнаружил. Сундук был заперт, но петли настолько проржавели, что удалось их сломать и откинуть крышку. Сначала показалось, будто внутри лишь паутина, пыль, плесень. Но в глубине, под несколькими листами шелковой бумаги, рассыпавшимися прахом, когда их взяли в руки, оказались необыкновенные вещи. Две большие, величиной с колесо, шляпы с длинными, волнистыми перьями — белыми, розовыми, серыми; они насквозь пропитались пылью. Тонкая, длинная шаль из черных кружев, рвавшаяся при неосторожном прикосновении. И длинное платье, все в пышных воланах, шелестевших, когда его встряхивали, да еще несколько юбок, тоже с воланами.
Все деревенские девушки одна за другой приходили к жене кузнеца поглядеть на эти штуки, приходили и женщины. Одна старуха, Цицилия, даже вспомнила, как графиня Иолан в молодости надевала какую-нибудь из этих шляп, когда ездила в коляске на прогулку или в город. У Цицилии одна нога была короче другой, она сломала ногу еще в детстве — упала с дерева в графском саду. Она работала там во время сбора черешен, и управляющий, заметив, что она не столько собирает, сколько ест, поджидал ее внизу с арапником. Перепуганная девочка свалилась с дерева и встать сама уже не могла. Теперь Цицилия показывала девушкам, как носила шляпу графиня, как она, идя, подбирала шлейф платья. И хромающая, старушечья походка Цицилии производила и смешное и грустное впечатление. Девушки глядели, их разбирал смех, и, примеривая шляпы и юбки, они удивлялись, как можно было носить этакую одежду.