У калитки я включил мотор, прислушался к выхлопам, частым и ритмичным, покосился на окна соседнего дома; стекло чисто и холодно отразило косые лучи предвечернего солнца. Занавеска не колыхнулась, ни малейшего признака жизни. А ведь я знал, что этот дом наконец-то ожил. Но сейчас, с темными окнами на ярком свету, неожиданно молчаливый по контрасту с жарким и частым дыханием прогретого металла, он казался вымершим. Какой-то солдат, топая и подымая сапогами пыль, поравнялся со мной; я отвернулся, чтобы не встретиться с ним взглядом. «С какой стати было отворачиваться? — тут же подумал я. — И что странного во мне мог заметить этот парень? В себе и только в себе я ношу нечто такое, о чем никто не догадывается, чего никто не может увидеть или почувствовать, потому что это сугубо личное; вряд ли это способно внешне отличить меня от других людей. Да и они, наверное, тоже что-то тщательно прячут в душе. Каждую ночь я вижу ее во сне, только и всего. Может быть, потому, что заснуть удается редко и сны видеть легче, это, пожалуй, и не сон, а какая-то полуявь». Солдат прошел мимо. А мне так и не удалось определить, исправно ли работает мотор, я неотрывно смотрел на окна соседнего дома. Расстояние точно измерено взглядом: в двадцати шагах от меня — ближнее окно, в двадцати четырех — другое. Я дал газ, нажал на сигнал, наклонил голову, словно меня встревожил отчаянный рев мотора, а сам краем глаза следил за окнами. «Она не выглянет, — думал я. — Да я и сам не хочу этого». Я заранее знал, что так будет; и все же мне непривычно, что при шуме мотора не колыхнется белая накрахмаленная занавеска. Конечно, можно было привыкнуть за два месяца — если бы ко всему так же легко можно было привыкнуть!»
Я медленно тронул машину мимо разбросанных в беспорядке домов с одинаково белыми стенами и, даже не оглядываясь, чувствовал, как окно, отдаляясь, шлет мне вслед свои холодные отблески. Эти дома — на одну-две семьи каждый — ставил лесопильный завод. Во дворах, где пока еще не пробилось ни травинки, торчали кособокие дровяные сараи, почерневшие курятники и свинарники — одинаково неуместные и сиротливые в новой неприветливой обстановке.
Глубже, в центре поселка, несмолкаемый грохот и скрежет оповещал о строительстве жилых массивов химического комбината: из пыли, ядовитого запаха негашеной извести, бензинового смрада тянулись кверху, к чистому небосводу, новые корпуса. Мне подумалось: прежде чем будут закончены эти дома, глядишь, и тут курятники и свинарники повылезают из оскудевшей земли раньше первых травинок; только, пожалуй, сколотят их на этот раз из новых досок, не таких замызганных. В воздухе плавала цементная пыль: на чахлой зелени по краям кювета блестели шелковистые нити теплоизоляционной стекловаты. Дождь бы сейчас был как нельзя кстати.