Зазвонил телефон, и Рябинин обрадовался — мысли об Иринке, которая была за городом, довели бы его до тоски.
— Слушаю.
— Сергей Георгиевич, — ошалело сказал Петельников, — поймали!
— Брось шутить, я не выспался.
— Да в камере сидит!
Рябинин вылез из кресла, не зная, что спросить и что сказать, — не мог поверить, что его теория сработала так быстро.
— Ну и что? — задал он дурацкий вопрос.
— Я машину за тобой послал. Задержанная требует следователя.
— Сама?
— Сама. Только, — замялся Петельников, — по-моему, это не та, а ее соучастница.
— Не та?
— Я уж начинаю путаться. Ходила и заглядывала в телеграммы, фамилию не называет, документы не предъявляет. По-моему, соучастница. А может, сама. Волосы русалочьи, наверняка парик.
— Одеваюсь, — сказал Рябинин и повесил трубку.
Есть и у следователя радости. Обвиняемый признался — значит, поверил, раскаялся. «Глухарь» раскрылся — значит, дрянь больше не гуляет на свободе. Дело в суд направил и прекратил — значит, сумел разобраться. Потерпевший пришел спасибо сказать — что может быть приятнее! Есть у следователя радости, и всегда они связаны с одним — с торжеством истины.
Он мчался в машине по городу, мысленно подталкивая ее по забитым улицам. Ему не терпелось, и в одном месте шофер, словно уловив его состояние, гуднул сиреной. Доехали они быстро — минут за двадцать.
Рябинин выскочил из кабины и бросился к зданию аэропорта. Он не знал, где находится пикет милиции. Как назло не было ни милиционера, ни дежурного по аэропорту. Он уже пробежал два зала ожидания, оказался на летном поле, где его и поймал Петельников.
— Опять галстук новый? — радостно спросил Рябинин.
— Конечно! — засмеялся Петельников, хотя оба понимали, что радуются они не галстуку.
— Значит, так, — на ходу говорил Рябинин. — В пикете ее обыщем и повезем допрашивать в прокуратуру.
— Конечно, — опять весело согласился инспектор.
Пикет состоял из небольшой комнаты со столом и маленькой камеры для пьяных. В комнате сидели оперативники, которые при их появлении встали.
— На всякий случай двое сидят с ней, — объяснил Петельников. — Пока ведь не обыскана.
— Нужно трех женщин, — сказал Рябинин. — Двух понятых и одну оперработницу для обыска.
Петельников что-то шепнул одному из ребят, и тот моментально исчез.
Поправив галстук, Рябинин вошел в камеру и замер — в голову бросилась жаркая кровь, от которой, кажется, шевельнулись на затылке волосы и осели очки на переносице…
Посреди камеры стояла его жена.
Великие слова Рябинин старался не произносить: по пустякам не поворачивался язык, а крупных событий в жизни случалось немного. К таким большим понятиям он относил и слово «любовь». Ему казалось, что они с Лидой его вроде бы ни разу не употребили — не было нужды, как здоровому человеку нет нужды говорить о здоровье.