Погода стала портиться как-то незаметно. На какое-то мгновение Буторину пришла в голову мысль: а не лучше ли вернуться в Ванкарем? Но там уже будет ночь. А посадка на ванкаремские заструги — верный способ разбить машину.
Между тем облака начали прижимать самолет к земле. Очертания предметов внизу утратили свою четкость. А Амгуэма по-прежнему уходила в светлеющую даль и вроде бы не собиралась сворачивать.
Как-то внезапно исчез и белый просвет впереди. Буторин резко сбросил высоту, но видимость не улучшилась. Тогда он развернул машину к югу и дал полный газ.
Что-то неожиданно ударило по правой лыжне, самолет резко клюнул носом, послышался треск пропеллера, и мотор смолк. Буторин инстинктивно взял ручку на себя, но машина уже скрежетала днищем фюзеляжа по камням. В кабину хлынул фонтан снега. Завалившись на левое крыло, самолет замер. Стало сразу очень тихо, только шуршали катившиеся по склону камешки. Из задней кабины донесся стон механика Богдашевского...
Прежде чем поведать о том, что же произошло потом, авторы позволяют себе привести мнение известного полярного летчика М. Н. Каминского, который был председателем комиссии по выявлению обстоятельств аварии Н-43. «Я проделал эксперимент, — отметил в своих записках Михаил Николаевич, — чтобы самому понять, что видел и чувствовал Буторин, приближаясь к своему трагическому концу. В ясный летний день на высоте 1000 метров я летел из Ванкарема по его маршруту. Я уже знал, где надо отойти от реки и пересечь хребет, чтобы выйти на залив Креста, и тем не менее моя психика сопротивлялась этому знанию.
Там, где в действительности надо было оставить реку и идти через горы, на некотором отдалении стояла стена. Ее средний уровень был около 1500 метров, а некоторые вершины достигали 1800 метров. С высоты казалось, что это не узкая горная гряда, а начало горной страны.
Все во мне сопротивлялось необходимости форсировать эту стену, в то время как несколько дальше к западу выделились сглаженные очертания приятных для глаза и легких для перелета гор. А долина реки имела такую форму, что ее поворот на 70° от компасного курса почти не ощущался. При облачности, дымке, если не выдерживать строго компасный курс, обязательно уйдешь дальше точки поворота. Этот психологический эффект я зафиксировал в себе при полете в самых благоприятных условиях, в светлое летнее время, зная маршрут.
Буторин летал по незнакомому маршруту и в сумеречное зимнее время. У меня не осталось сомнений, что он попал под влияние того эффекта, прошел дальше, чем нужно, на 60 километров. А погода над хребтом в день его полета действительно была облачной...»