– Стоп, ты понимаешь, что мы не можем дать тебе разрешение на поглощение душ? Церковь душами не торгует, – авторитетно заявил один из попов.
– Да что вы говорите?! А как тогда называются такие действия – за крещение ребёнка заплати, за венчание, будьте любезны, отстегните, даже за то, чтобы тебя отпели, и то, будь добр, денежку приготовь. Что это, как не торговля душами?! Ведь без денежки вы и пальцем не шевельнете, и не надо из себя строить святую невинность!
– Мы берём только пожертвования, – стали возмущаться святые отцы.
– А пожертвования сугубо добровольные, и даже такса есть на эти самые добровольные пожертвования. Если меньше пожертвовать, то никто и не пошевелится. Вот и получается, что больше можно, меньше нельзя. Да, отец Никодим? Или вы думали, что я забыл, из-за кого мне пришлось продать машину и гараж, выполняя последнюю волю умирающего отца? А то сначала запели, что он, дескать, некрещеный и всё такое, а как я ручку вашу позолотил, так всех перестали такие мелочи интересовать.
– Ага, и пока весь город голодает, свиньи у батюшки питаются лучше, чем прихожане, я сам лично видел, – добавил свои пять копеек дядя Коля.
– Это правда? – рявкнул старец, что стоял молча в стороне. – Можете не отвечать, я и так чувствую, что он говорит правду. Впереди пойдете с песнопениями, и вечером поговорим. А с вами, молодой человек… – и, задумавшись на секунду, сказал кому-то в сторону: – Митрофан, неси бумагу и церковную печать не забудь, – немного подумав, продолжил: – Но учти, договор будет скреплен святой печатью и заверен небом, и это не шутки. Я даю тебе право на поглощение души только в отношении тех, кто занимается человеческими жертвоприношениями, и никого более. За всех прочих, если что, будут судить, запомни! – добавил он, стукнув посохом об крышу здания.
Даже после ухода святой братии крыша дома не стала тихим и уютным местом. Наверх поднялся Ючи и, увидев, как вьется вокруг меня дядя Коля, зашипел и давай с ним ругаться, путая часто японские и русские слова. Я, переместившись на крышу вытяжки, молча смотрел на их перепалку и попытался расставить все точки над «i».
Заняться самоковырянием – кто я и чего хочу? Но быстро сбился, и мысли понеслись куда-то не туда. Да и молод я для этого, а сейчас… живы будем – не помрём, а сожаления, сомнения и раздумья оставим для степенной старости.
Я беспечно стал насвистывать нехитрую мелодию, есть такие , как репейник: и вроде смысла в них особого нет, а как прилипнут к языку – ничем их не оторвешь.
Я спрыгнул с вентиляционной будки, напевая: «Летят утки, летят утки и два гуся», и повторял эти незамысловатые слова раз за разом, я же говорю – песня-репейник. Успокоил двух разгорячившихся спорящих «горячих финских парней» в виде хумана и гоблина. Предварительно послушав их спор (не без удовольствия для моего эго. Ох, не зазвездиться бы!), назначил одного денщиком, а другого личным слугой. Хотя в чём у них разница, честно, не скажу, да и с чего вдруг дитё пролетариата будет разбираться в этих буржуйских тонкостях? Оно мне надо?