– Это строчка с плиты на могиле моей бабушки. Что она значит?
Мой солдат вздохнул, а затем я ощутила нежное прикосновение пальцев к моему подбородку – такое легкое, что его можно было принять за дуновение воздуха, одновременно горячего и ледяного.
У меня тотчас перехватило дыхание. Я хотела отпрянуть и в то же время остаться на месте. За все эти годы, с того момента, когда я ребенком познакомилась с ним, он ни разу не прикоснулся ко мне. Что же изменилось, отчего, когда я вернулась в этот дом, он так осмелел?
Ты такая красивая, Мелани.
Месяцы борьбы с ухаживаниями Джека научили меня не терять головы.
– Кто ты? Как тебя зовут? Что за вина скрыта под волнами?
Он вновь прикоснулся ко мне. Не иначе как для того, чтобы я прекратила задавать вопросы. Теперь он стоял передо мной, обеими руками поглаживая мне шею. Я продолжала смотреть в пол, борясь с искушением отдаться во власть льду и жару, что дразнили мою кожу.
– Кого ты оберегал? – спросила я. Мой голос дрожал, но я была исполнена решимости узнать ответы.
Его пальцы замерли, и мне показалось, что я слышу, как он дышит, или же – кто знает? – это было дыхание дома, тихий мерный ритм неизвестного происхождения.
– Кого ты оберегал? – повторила я свой вопрос, но не успела договорить, как почувствовала, что он покидает меня.
Лампочки над моей головой вспыхнули снова, двери у меня за спиной со стуком распахнулись. Я обернулась. В дверном проеме стояла моя мать, на мое счастье, в коротком халатике, закрывавшем боˆльшую часть ее тела.
– Он был здесь, не так ли?
Я не стала притворяться, будто не знаю, кого она имеет в виду.
– Да. Он меня разбудил и привел сюда. – Я указала на стену позади себя. – Он сказал, мол, то, что я ищу, находится здесь. И даже процитировал последнюю строчку с могильного камня бабушки: «И волны прячут нашу вину».
Мать нахмурилась и шагнула ближе.
– Твои щеки пылают, а глаза блестят. – Она пристально посмотрела на меня. – Он прикасался к тебе?
Я кивнула и, вспомнив, как мне было приятно, покраснела еще больше.
– Да. Он делал это и раньше, несколько дней назад. Но он не делал мне больно.
Она покачала головой и села за стол:
– Разумеется. Он бы не посмел.
Я села напротив:
– Что ты имеешь в виду?
На ее губах играла легкая улыбка:
– Он джентльмен.
Я прикусила губу, с удивлением – и с облегчением – осознав, что мать единственная, с кем я могу говорить о таких вещах.
– Софи нашла в бабушкином столе дневник. Но я не думаю, что это ее. Софи считает, что ему, по крайней мере, лет сто, если не больше.
Мать выгнула бровь, ожидая, что я добавлю что-то еще.