Джек не дал о себе знать даже на Рождество. Амелия и Джон Тренхольм пригласили моих родителей и меня на рождественский ужин, но явно чувствовали себя неловко, будучи вынуждены объяснить, что Джек проводит Рождество с семьей Ребекки в Саммер-вилле.
По крайней мере, я была избавлена от мучений видеть, как мои родители притворяются, будто не обращают друг на друга внимания, поскольку мой отец отклонил приглашение, сказав, что предпочел бы провести свой свободный день, занимаясь планировкой сада, хотя мне показалось, что на самом деле он был бы не прочь побывать у них в гостях.
Последним ударом стал подарок, который Амелия достала для меня из-под елки. Я пришла в восторг, пока не заметила ярлычок, который гласил: «Счастливого Рождества от Джека и Ребекки». Почерк был тоже ее.
Внутри оказался фен для волос и записка, пояснявшая, что это замена фену, который я угробила, используя его для размягчения обойного клея, когда удаляла этот самый клей с кипарисовых стен гостиной в доме на Легар-стрит.
Вздохнув, я положила телефон обратно на стол, забыв все, что хотела сказать Джеку. Ситуация была, по сути, той, к какой я стремилась. Увы, меня преследовало ощущение, будто я потеряла некое сокровище задолго до того, как узнала его истинную ценность.
Я прислушалась, пытаясь услышать в смежной комнате мать. Нам удалось закрасить пятнистую стену, расцвеченную бывшими владельцами под пурпурно-коричневого леопарда, в теплый оттенок слоновой кости, после чего мать смогла официально перебраться в главную спальню.
Ее одежда – упакованная в четыре ящика – прибыла накануне, и, как и Софи на какой-нибудь гаражной распродаже, Джинетт тотчас принялась заполнять свой платяной шкаф.
Мне она велела оставаться в моей комнате в пределах слышимости. Я рассказала ей о том, что случилось на кухне в тот вечер, когда там была экскурсия, и с тех пор она отказывалась выпускать меня из вида. Я не хотела признавать, что она права, что духи в доме как будто становились все сильнее или, по крайней мере, настойчивее. Нам нужно выждать время, сказала она, пока мы не станем сильными, чтобы дать им отпор. Когда же я спросила у нее, когда это произойдет, она лишь сказала: «Сама узнаешь». Но мне не понравился ее взгляд. С тех пор я каждую ночь ждала, когда она уснет, после чего осторожно приоткрывала дверь между нашими комнатами. Она никогда не спрашивала, я же ничего не говорила. Граница между нами хотя и стала мягче, но по-прежнему оставалась непреодолимой.
Это утро я начала с того, что помогала матери укладывать одежду в гардероб, но тратила слишком много времени на примерку красивых вещей. У меня тоже были красивые вещи, но все они были только для работы.