— Слушай, Ефим, — громко прошептал Семён. — Пока тебя тут не было, я за окном видел седую дворнягу. Я еще подумал, а вдруг это тот самый оборотень?! Сидел там под столбом и всё на наши окна глазел.
Он еще не договорил, а я уже метнулся к окну. На улице никого не было. Ни собак, ни прохожих. Марьяна с Матвеевым оглянулись на меня.
— Показалось, — пробормотал я.
Пока мы спускались по лестнице, Марьяна то и дело бросала на меня вопросительные взгляды, но вслух ничего так и не сказала. Матвеев всю дорогу над чем-то ломал голову. Работа мысли отчетливо отражалась на его лице.
Пока Семён отпирал камеру, Матвеев шагнул ко мне и шепотом спросил:
— Слушай, а чего он к нам припёрся, если часы уже у него? Чего ему еще надо?
Я пожал плечами. Семён открыл камеру. Мы зашли. Марьяна хмуро взглянула на спящего сына. Словно почувствовал на себе ее взгляд, Мишка беспокойно заворочался.
— Подъем, дебошир! — скомандовал Матвеев, тряхнув его за плечо.
— А? Что? — проворчал тот, не открывая глаз.
— Подъем, говорю, — повторил Матвеев. — Вставай.
Громко и невнятно ворча, Мишка принял сидячее положение. Глаза его всё еще были закрыты. Потом он открыл их, увидел мать у двери и так вздрогнул, что весь хмель с него слетел разом. Если бы Марьяна так на всех пьяниц действовала, а не только на Мишку, она могла бы сделать неплохую карьеру вытрезвителя.
— Привет, Мишка, — сказал я.
В камере было две лавки, но я не рискнул присесть ни на одну из них. Там, небось, всякие насекомые стадами бегали. Какие оборванцы тут только не ночевали! Мишка медленно обвел камеру недоумевающим взором, и наконец в этом взоре проступило понимание.
— Ага, — ответил я на невысказанный вопрос. — Ты в участке, а значит, опять набедокурил по пьянке.
— Они первые начали, — проворчал Мишка.
— Как всегда, — бросил в ответ Матвеев, добавив в два слова столько недоверия, что хватило бы на целое обвинительное заключение.
Мишка было ощетинился, но взглянул на мать и тотчас сдулся.
— Ну а чего они обзываются-то? — только и осмелился прошептать он.
— А чего ты сразу в драку лезешь? — спросил я. — Или, к примеру, приличных людей на кладбище грабишь?
— Каких людей? — переспросил Мишка. — Никого я не грабил.
Он старательно замотал головой. Марьяна строго взглянула на меня и тихо сказала:
— Ты, Ефим, лучше говори прямо. Запутать он всё и сам запутает. И вообще, с каких это пор оборотни считаются приличными людьми?
На слове «оборотни» Мишка заметно вздрогнул.
— Оборотни не считаются, — сказал я. — А вот заезжие купцы считаются. Сегодня одного на немецком кладбище грабанули.