Обе Анны Владимировны расцеловали освобожденного прямо в зале суда капитана, и тот тем же днем поспешил откланяться. Перчатки он увозил с собой, что вызвало очередную бурю в семействе Рощиных. Уже по весне, на приеме у губернатора, я вновь столкнулся с Анной Владимировной младшей, и она поведала, будто бы братья покинули дом буквально за полминуты до того, как их вышвырнули бы вон. Граф был в ярости.
Ветров, когда покидал Кронштадт, был задумчив и печален. С полицейским эскортом, которым он, по указанию Вениамина Степановича, между делом похвастался в доме Рощиных, капитан без приключений добрался до Ораниенбаума и был посажен на поезд до Петербурга. Оттуда он должен был незамедлительно отправиться в Москву, причем собирался воспользоваться аэропланом.
Точнее говоря, я дал в Петербург телеграмму знакомому авиатору. Он ответил только седьмого. Весьма язвительно составленная телеграмма извещала, что его этажерка на последних испытаниях пролетела едва ли метров двести, а до Москвы — и это должно быть известно даже такому неучу, как я, — расстояние несколько больше. Неуч, ёшкин кот! И это после того, как я спас ему жизнь, когда его недоразумение с William F. Temple крыльями перевернулось прямо на старте из-за сильного ветра!
Но, главное, копию моей телеграммы Ветров тоже продемонстрировал в доме Рощиных, убеждая тех, что с ним всё будет в порядке. По словам той же Анны Владимировны, он их всех этим полетом куда больше напугал, чем успокоил, хотя на самом деле задача перед капитаном стояла — напугать только одного. Того, кто боялся упустить перчатки.
Мы ждали его в Петергофе. Отряды полиции заранее выдвинулись на все станции, где останавливался поезд Ораниенбаум — Петербург, но это было скорее для подстраховки. В конце концов, серьезной форы мы преступнику не дали. Он, конечно, по льду мог рвануть и прямиком в Петербург, но на вокзале капитана должны были встречать, так что разумнее всего было перехватить его по дороге, а ближайшей остановкой был именно Петергоф.
Когда показался поезд, мы с Матвеевым покинули теплое кафе и пошли вдоль перрона, разглядывая пассажиров.
— Этот вроде? — спросил городовой, кивнув вправо.
У ограды, обхватив себя руками, подпрыгивал на месте дьякон Феофан. Нас он не заметил. Всё его внимание было приковано к поезду. Мы, как бы прогуливаясь, подобрались поближе.
Паровоз предупреждающе свистнул, и пассажиры подобрались, как по команде «на старт». Поезд, замедляя ход, подкатил к перрону и остановился. Двери открылись. Пассажиры хлынули внутрь. Провожающие обнимали отъезжающих и мешали тем, кто напирал сзади. В общем, началась обычная вокзальная толчея.