Я держусь к Уиллу настолько близко, насколько осмеливаюсь, замечая, что он словно успокаивает людей. Некоторые нас полностью игнорируют, но многие улыбаются ему, наклоняют головы, заметив его красивое знакомое лицо.
– Вернемся, когда будешь Совершеннолетней, – говорит Уилл тихим голосом, словно дело только в этом. – Технически до того момента тебя здесь не должно быть.
Свет проникает сквозь иголки деревьев и окна без стекол. В комнате три отполированных деревянных стола, один из них с огромной трещиной по центру. На табличке на первом столе написано «Ночное зрение», на втором – «Внутренний взор», на последнем – «Покрывало».
Варианты Ночного зрения темные и кажутся холодными на ощупь, словно черный песок. Они выставлены в плотных бархатных мешочках, покрытых угольно-черными камнями, в то время как варианты Внутреннего взора – смесь серебра и розовато-серого переливчатого цвета, как внутренняя строна раковины. Густая перламутровая жидкость налита в стеклянные пузырьки в форме миниатюрных шаров.
Уилл выбирает коричневый замшевый мешочек с вариантами Покрывала, предъявляя торговцу карточку Совершеннолетнего, и передает три золотые монетки, которые непохожи на валюту, виденную мной до этого. Я думаю о том, что он сказал: что люди чувствуют себя в ловушке, о стенах, смыкающихся вокруг них все плотнее, каждые семь лет.
– Но варианты, – говорю с надеждой и протягиваю руку, чтобы коснуться одного из мешочков, – помогают.
– Варианты действительно помогают, – соглашается Уилл. Торговец кладет в карман деньги Уилла, и мы движемся дальше. – Но они действуют только на территории городов-побратимов. Как только мы покидаем границы, они становятся такими же бесполезными, как горстка песка. Насколько знаю, во всех трех городах был только один человек, который смог по-настоящему спастись от Исчезновений… – Он умолкает и откашливается.
И я понимаю.
Мама. Она стала единственным исключением.
Почему?
Помню, как она стояла в саду с закрытыми глазами, вдыхая воздух, напоенный ароматом цветов, после того как всем нам надоедало и мы шли заниматься чем-то другим. Когда я просыпалась, мама часто бывала там, в галошах, склонившись над цветами, в одном из папиных свитеров, надетых поверх ночной рубашки, с растрепанными, нерасчесанными волосами. Она срезала букеты цветов для старой вазы на кухонном столе, для столика рядом с ее кроватью, засушивала лепестки между страницами тяжелых книг, чтобы сделать ароматический сухоцвет для маленьких фарфоровых мисок и саше для шкафчиков. Почему я не оставалась с ней, собирая букеты диких цветов, столько, сколько она хотела? Может, тогда она бы открылась и позволила мне взглянуть на эту часть ее жизни.