– Прости, госпожа.
– Не бери в голову! Я всегда рада помочь горным следопытам! О, нашла!
Она спустилась с колесной лестницы.
– Вот, зелье «Полиглот»! Надо же, сколько пыли. Сейчас проверю дату изготовления, его составлял еще мой дедушка.
– Сам великий Джероси́мо Гелагари?
Магесса подняла взгляд от этикетки и взглянула на здоровяка снизу вверх.
– Нет, мой другой дедушка, который был гончаром… – Магесса заливисто рассмеялась: – Выдыхай уже! Конечно, дедушка Джероссимо.
– Это великая честь.
– Да? Хм, ладно. Вам повезло, срок годности – сто лет! Ума не приложу – зачем дедушка варил это зелье? Ну какие языки нужно учить в нашем захолустье? Эй, ты, иди сюда! – Госпожа Катинка изъяла из кармана комбинезона мерную ложку и откупорила бутылку. – Хочешь, чтобы он выучил наш язык, или сам будешь говорить на его?
– Пусть уж лучше он наш. Возможно, его еще будут допрашивать старшие офицеры, а мне не хотелось бы служить постоянным толмачом.
Катинка вновь обратилась к этикетке, на которой было написано немало строчек убористым почерком.
– «Эликсир «Полиглот» изготовлен на основе зелья «Взаимопонимание», усовершенствованная формула. Тот, кто проглатывает первую ложку, передает знание всех доступных ему языков тому, кто проглатывает вторую ложку. Внимание: ложку между употреблениями не мыть, но обязательно помыть после», – прочитала она вслух. – Хм, тут еще дальше ограничения для многоразового использования, но это не про нас. Ну, полагаю, донором речи будешь ты?
Приблуда отнесся к темно-сиреневой жидкости с подозрением, но, опасливо косясь на Така, который уже проглотил ложку, все же принял вторую.
– Мм, похоже на «Доктор МОМ», но смородинный. Неплохо.
Глаза чужака расширились, под кожей стало разливаться пульсирующее фиолетовое свечение, то же самое происходило с Таком, их взгляды встретились, на миг образовалась вспышка фиолетовой молнии, протянувшаяся от одного лица к другому, и чужак отлетел назад, как от удара.
Кузьма
Житие-бытие Кузьмы Кузьмича Фомичева нисколько не изменилось за то время, пока его друг путешествовал по горам. Художник жил в своем шатре, кутался в одеяла из собачьей шерсти, сытно ел и подолгу спал. Если бы не скука, все было бы совсем хорошо.
Но вот однажды скука закончилась. Его вывели из шатра и повели через лагерь в другой шатер. Фомичев вел себя спокойно: пока что его не обижали, и поводов волноваться не было. В шатре, куда его завели, уже было несколько аборигенов, и при свете масляных светильников они разглядывали лежавшее на полу тело.
Покойник был сильно искалечен, будто перед смертью какая-то мразь его пытала, однако черты лица узнать было еще можно. Аборигены внимательно наблюдали за реакцией Кузьмы, который словно окаменел. Голос его потом прозвучал глухо и неожиданно: