Впрочем, случилось то, что предвидела г-жа де Марсийи: Сесиль с удивлением и некоторым беспокойством выслушала планы баронессы на будущее, а когда та умолкла, спросила:
— Нам придется расстаться, матушка?
— Нет, дитя мое, — ответила баронесса, — не исключено даже, что это единственная для нас возможность никогда не разлучаться.
— В таком случае располагайте мной, — сказала Сесиль, — что бы вы ни сделали, все будет хорошо.
Как и предполагала баронесса, ее дочь питала к Эдуарду исключительно сестринские чувства, однако бедная девочка могла и ошибаться; никогда не встречая других мужчин, кроме Эдуарда и его отца, она понятия не имела, что такое любовь.
И потому Сесиль с легкостью согласилась с матерью, в особенности после того, как та сказала, что это самый надежный способ никогда не расставаться с ней.
Зато совсем иначе обстояло дело с маркизой де ла Рош-Берто. При первых же словах баронессы относительно такого плана маркиза заявила, что это чудовищный мезальянс, на который она никогда не даст согласия.
В следующее воскресенье семейство Дюваль, как обычно, нанесло визит баронессе, принявшей их без маркизы, у которой разыгралась ее привычная мигрень.
Ни одной из сторон не было сказано ни единого слова о будущем бракосочетании; только г-жа Дюваль и баронесса де Марсийи обменялись поцелуями, а Эдуард поцеловал руку Сесиль, и Сесиль покраснела.
Было ясно, что все в курсе оговоренного плана, и со всей очевидностью план этот полностью отвечал чаяниям г-на Дюваля, его жены и сына; сердца всех троих переполняла радость.
Что же касается баронессы, то она испытывала тайную печаль: за триста лет в ее семье, пожалуй, впервые нарушался освященный веками обычай. И, хотя она была убеждена, что подобное нарушение аристократических законов, установленных ее благородными предками, может обеспечить счастье дочери, она не в силах была преодолеть свою тревогу.
Сесиль наблюдала за матерью. Вот уже несколько дней, как она стала замечать ухудшение ее состояния. Но в этот день лицо баронессы, вероятно по причине охватившего ее волнения, то вспыхивало необычайно яркими красками, то покрывалось страшной бледностью; мало того, временами грудь ее разрывал сильный кашель. За десертом баронесса вдруг встала и вышла. Встревоженная Сесиль поднялась и последовала за ней: с платком у рта ее мать стояла в коридоре, прислонившись к стене. Заметив дочь, баронесса живо спрятала платок, но Сесиль успела все-таки заметить на нем пятна крови. Сесиль вскрикнула, но баронесса заглушила ее крик поцелуем, затем обе вернулись в столовую.