Не могу хладнокровно смотреть на маленьких детишек, перед глазами сразу возникает Лерик…
Для меня главное — хотелось бы принять в разыгравшейся битве деятельное участие.
Стыдно мне, командиру, сидеть в тылу.
Целую вас обоих много раз крепко-крепко.
Вадим.
Мой новый адрес: Краснознаменный Балтийский флот, 1001-я полевая почта. Школа оружия Учебного отряда».
…Фашистская артиллерия бьет по морскому городу. Содрогаются его старинные стены, открывают контрбатарейную стрельбу форты.
Разносится ответный могучий голос артиллерии главного калибра, линкоров «Октябрьская революция», «Марат». Не по зубам фашистам этот огневой «орешек»!
Нет, Кронштадт в ту пору не был тылом. И Вадиму Федорову не надо было стыдиться, что он не на фронте.
Город погрузился в ночной сумрак. В домах ни огонька. Затемненные окна — словно иллюминаторы гигантского боевого корабля, задраенные но сигналу тревоги. Пора возвращаться на дежурство в отряд.
Улицы опустели. Только патрули обходят кварталы, зорко всматриваясь, не прорвется ли случайная предательская полоска света, не сверкнет ли с чердака или из окна заколоченной, покинутой квартиры сигнал прокравшегося фашистского лазутчика.
Моряки из Учебного отряда также принимали участие в этих обходах. Вот и сейчас по уцелевшей с петровских времен чугунной мостовой, мимо огромной глыбы, на которой возвышается бронзовый адмирал Макаров, прошли несущие патрульную службу политрук Ефимов с краснофлотцами Борисом Шитиковым и Колей Вьюновым.
Обычно веселый, фантазер и шутник, Шитиков серьезен.
— Сегодня я проходил мимо Морского госпиталя. На «скорой» привезли жену нашего старшины. Ее ранило во время обстрела, дочку их пятилетнюю — насмерть…
— Ты рапорт подавал на фронт? — спрашивает Вьюнов.
— Подавал!..
— Я тоже…
Шитиков помрачнел.
— Знаешь, какая берет обида! Уже второй раз из нашей роты уходят ребята на фронт. Возвратился после наряда, вижу — пустые койки, на полу рассыпанная махорка, в углу брошенная гитара. Не поверишь, Николай, я от обиды заплакал. «Ждите, ждите»… Сколько можно ждать?!
Время обхода кончается, пора возвращаться в казармы.
Друзья отдают рапорт дежурному, ставят винтовки в пирамиду. В кубрике, разметавшись на конках, спят краснофлотцы. Тяжкие сны видят они в эти ночи.
— Коля, не спишь? — шепчет Шитиков лежащему рядом Вьюнову.
— Не сплю. Заснешь тут!
— Завтра пойду к самому Бате. Пусть скажет, отпустит ли на фронт… Не могу я так больше! Балтиец я или кто?
— Балтиец, — добродушно отвечает Вьюнов. — Только полковник сам знает, где нам лучше быть. Вчера политрук меня вызывал. Спрашивал: «На финской воевал?» — «Воевал», — говорю. «В десант на Гогланд ходил?» — «Ходил», — говорю.