Сперва остервенелый лай послышался из-за Воронихинских колоннад, потом от залива, потом со всех сторон. Яростно рыча, овчарки набрасывались на раненых моряков, загрызали их до смерти. Гитлеровцы науськивали псов на идущих в атаку.
К такому бою десантники не были готовы. Но они приняли и его. Многие псы «роты» Клаузе валились, пронзенные штыком, ударом финского ножа…
Отступавший к заливу вместе с линкоровцем Володей Борис Шитиков помнит, как в ложе Самсоновского канала на него прыгнула здоровенная овчарка. Шитиков от неожиданности упал. Но он успел выхватить нож, изо всей силы ударить овчарку в грудь. Оставив издыхающего зверя в луже крови, моряк пополз по вязкой грязи… Увидел прижавшихся к сырым мшистым стенам двух измученных моряков. Они тоже выбирались из окружения.
— К заливу, ребята. Другого пути у нас нет, — твердо сказал Борис Шитиков. — Мы с другом, — он указал на Володю, — пойдем вплавь, может, кто-нибудь подберет.
Теперь их было четверо.
Они понимали, что плыть в простреливаемой с берега ледяной воде более чем рискованно. Но другого выхода у них не было. С наступлением темноты они попытаются незаметно пройти береговое охранение, уйти заливом.
Время тянулось мучительно медленно. Только теперь к людям вернулись привычные ощущения. От сапог, в которых чавкала вода, холод шел по всему телу. Кружилась от голода голова, хотелось пить. Выскребали из карманов последние крошки махорки, надеялись найти хотя бы кусочек сухаря. Тщетно!..
На коленях у Володи лежала гитара. Казалось, на руках его живое существо, так бережно держал он сломанный гриф, с которого свисали оборванные струны.
Борис смотрел на друга с нежностью. Он видел перед собой не страшного человека в перепачканной глиной, смятой бескозырке, в изорванных от непрерывных переползаний бушлате и брюках. Он видел верного своего товарища, всегда веселого, аккуратного. Моряка, который больше всего на свете любил хорошую песню.
— Не хочется умирать, Боря. Жить хочу. Молодые мы…
Борис взял из рук друга гитару, осторожно положил ее на дно канала…
В голове Бориса одна за другой рождались, наплывали мысли. Он видел залитый солнцем, в зелени Кронштадт, на улицах море синих воротников. Батя — Ворожилов — в красивой, ладно сидящей на нем форме, с орденом на груди.
Виделся Борису его первый лихой ротный старшина. Вот он, ухмыляясь, строит новобранцев, стриженных «под нуль». «Кино интересное покажут», — сулит он, на самом деле зная, что поведет их на камбуз чистить картошку…
Но вот наступила долгожданная темнота, моряки начали продвигаться по каналу к заливу. Они старались шагать бесшумно. Хлюпанье сапог, даже звук одиночно падающих брызг отдавался в их ушах нестерпимым грохотом. Если услышат, кинутся вслед. А у них из оружия остались только ножи.