– Очень хорошо, Гаррик, у тебя хорошо получается, – смеялась Ада.
– Не успеешь глазом моргнуть, как выучишься ходить самостоятельно, – улыбался Уайт.
У него от души отлегло. Он едва смел надеяться, что это будет так легко. И Гаррик поймал его на слове:
– Давайте я сейчас сам постою немного.
– Нет, не сейчас, мой мальчик, на сегодня хватит, ты и так хорошо потрудился.
– Ну, папа, пожалуйста! Я не буду пытаться ходить, просто постою, и все. А в случае чего вы с мамой меня подхватите. Пожалуйста, папа, прошу тебя!
Уайт колебался. Ада поддержала Гаррика:
– Уж позволь ему, дорогой, у него ведь так хорошо получилось. И у него прибавится уверенности в своих силах.
– Ну хорошо, – согласился Уайт. – Только не пытайся ходить. Готов? Отпускаем!
Они осторожно убрали руки. Мальчик слегка покачнулся, и руки взрослых метнулись обратно к нему.
– Все в порядке, не держите меня.
Гаррик улыбался с таким уверенным видом, что супруги еще раз его отпустили. Секунду он стоял прямо и устойчиво, потом посмотрел вниз. И улыбка застыла на его лице. Ему вдруг показалось, что он стоит один на высокой горе; сердце его сжалось, голова закружилась, и он испугался, жутко, отчаянно испугался, сам не понимая почему. Гаррик резко пошатнулся, и изо рта его вырвался пронзительный крик:
– Я падаю! Снимите ее! Снимите!
Они успели его подхватить и сразу же усадили в кресло.
– Снимите ее! Я сейчас упаду!
Крики испуганного мальчика терзали сердце Уайта, пока он трясущимися руками расстегивал ремешки, на которых держалась деревянная нога.
– Все, Гаррик, я уже снял, не бойся, ничего страшного. Я держу тебя.
Уайт прижал сына к груди, стараясь успокоить его в своих сильных руках, в близости своего большого, дающего ощущение безопасности тела, но Гаррик продолжал испуганно отбиваться и громко кричать.
– Отнеси его в дом, в спальню, – тревожно поторапливала мужа Ада, и Уайт, все так же крепко прижимая сына к груди, побежал прочь с веранды.
Именно тогда Гаррик впервые обрел свое особое убежище. Как только ужас стал невыносимым, он ощутил, как в голове что-то шевельнулось, а глубоко в черепе, на уровне глаз, затрепетали крылья невидимого мотылька. Зрение помрачилось, словно его застлал густой туман. Он становился все гуще, и Гаррик уже совсем ничего не видел и не слышал. В глубинах этого тумана ему стало тепло и спокойно. Никто не мог тронуть его даже пальцем, туман окутывал его и защищал от любой опасности. Здесь ему ничто не угрожало.
– Кажется, уснул, – прошептал Уайт жене, но в голосе его слышалось некое недоумение.
Он внимательно присмотрелся к мальчику, прислушался к его дыханию: