.
В 1880 году из-под пера историка выходит труд «Становление Руси», в котором вопрос о нашествии монголов рассмотрен с общерусской точки зрения. По мнению Иловайского, объективный ход исторического развития сделал невозможной эффективную защиту страны от нашествия: «Можно, конечно, обвинять наших старых князей в том, что они не поняли всей опасности и всех бедствий, грозивших тогда от новых врагов, не соединили свои силы для дружного отпора. Но, с другой стороны, не должно забывать, что там, где предшествовал долгий период всякого рода разъединения, соперничества и развития областной обособленности, там никакая человеческая воля, никакой гений не могли совершить быстрое объединение и сосредоточение народных сил…Древняя Русь сделала то, что было в ее средствах и способах. Каждая земля, почти каждый значительный город мужественно встречали варваров и отчаянно защищались, едва ли имея какую-либо надежду победить. Иначе не могло и быть. Великий исторический народ не уступает внешнему врагу без мужественного сопротивления, хотя бы и при самых неблагоприятных обстоятельствах»[16].
Нетрадиционный взгляд на монгольское завоевание предложил Георгий Владимирович Вернадский, русский историк, оказавшийся после Октябрьского переворота в эмиграции в США. По своим взглядам он был близок к евразийцам, и поэтому, рассматривая монгольский период в истории Руси, он выбрал необычный для нашей историографии угол зрения. В своем труде «Монголы и Русь», представлявшем собой третью часть фундаментального труда по истории России, он рассматривает не историю русских княжеств под монгольским владычеством, а историю Монгольской империи и Руси как одной из ее провинций. Если до этого центром обозрения была Русь, то теперь он перемещается в империю великого хана и в Золотую Орду. Непосредственно событиям 1237–1240 годов в книге посвящено не более двух страниц, на которых сухо перечислены даты ордынских походов и основных сражений. Нежелание вдаваться в подробности объясняется стремлением евразийцев «реабилитировать» монголов и представить их не как жестоких варваров, а как развитую цивилизацию, уровень жестокости которой не превышал обычного для Средних веков[17]. Картины беспощадных разрушений и жестокой резни плохо увязывались с рассуждениями о мудрости Ясы Чингисхана и справедливом устройстве великой евразийской империи.
Однако именно такой подход позволил увидеть монгольское нашествие не просто как стихийное бедствие или проявление Божией воли, но и подробно рассмотреть его причины и цели.