– Думаю, что до заказного убийства не дотягивает грешок.
– Понятно, значит, ты родной матери помочь не хочешь. Вот она благодарность! Бросаешь меня в трудную минуту.
И бросила трубку.
Прошло четыре дня после новости. Четыре дня после последнего дня Помпеи, когда вулкан извергся. Надо было продолжать жить среди развалин. Пока родители были вместе, существовала призрачная гарантия счастливой семейной жизни. Родители живут, значит, и у нас получится. Значит, есть шансы. У них же брак держится: да ругаются, скандалят, но ведь живут же! Семья родителей как стена, которая защищает брак детей. Стоит ей развалиться, и все – никакой защиты. И остаешься один на один со своим браком. И вдруг иначе смотришь на него – на брак этот, и замечаешь, что по всей его поверхности протянулись трещины. Ты замазываешь-замазываешь трещины всем, что попадается под руку – своим временем, сидением дома, своими принесенными в жертву делами, своими слезами, вашей страстью, своим жиром, вашим общим временем, новыми детьми, расставаниями, любовницами. Кто чем. Скандалами даже, личной психотерапией. Надеждами, что все склеится само. Мыслями, что так у всех, но живут же.
Или наоборот отворачиваешься от трещин и смотришь на те места вашего брака, где трещин еще не появилось. И вроде как легче.
Но даже закрыв глаза и отвернувшись, слышишь тот самый треск. Это как сидеть в разрушающемся доме, зная, что соседний подъезд уже развалился.
И тогда закрадывается мысль, вдруг отец правильно сделал, что ушел? Вдруг это единственный выход? Вдруг лучше поздно, чем никогда?
До отца не дозвониться. Он прислал смс «Прости меня, Нина». И больше ничего.
Мама была в неистовой ярости. Она порезала и сожгла все вещи отца.
Нине очень хотелось поговорить с отцом, расспросить его. Они всегда были на одной волне, находили общий язык. Даже в последние годы, когда отец, как рассказала мама, уже жил на две семьи, Нина ничего не замечала. Тихий, добрый человек. Всегда все в дом. Когда он успевал? Как жила та, к которой он приходил урывками? Ждала его? О чем он говорил с ней? Рассказывал ли о дочери, о своей жене? Как они познакомились, как решились стать любовниками? Вопросы ворохом летали в голове у Нины. А ответа не было. Ответом стала только одна смс «Прости, Нина». И молчание. Молчание – знак согласия.
Вечером Нина бродила по дому, вытирала зеркала. Разбиралась в комнате старшей дочки, которая на следующий день должна была вернуться из лагеря. Раскладывала ее вещи в комоде, в котором все превращалось в дичайший бардак.
И постоянно заглядывала в мессенджер – ждала сообщений.