– Что за митинг? – спрашиваю, а сам не узнаю собственный голос. Сип какой-то. – По какому случаю?
– Убью скотину! – выдохнула моя валькирия и, уткнувшись мне в грудь, зарыдала, время от времени через всхлипы продолжая обзываться. – Скотина! – Всхлип. – Какая же ты скотина, Вольнов! – Всхлип. – Я убью тебя! – Всхлип. – Сколько ты еще будешь мне нервы мотать?
– Нет. Это для него слишком легко будет, – гудит как в трубу Ефимовна. – Мы лучше его лечить станем. Вдумчиво и со смаком лечить. Он этого больше всего боится. Они все этого боятся.
– Аха. Залечим до смерти, – это уже Иришка поддакивает.
– Молчи уж. Папкина доча. Вон до чего доигрались. – Это снова Ефимовна.
– Я не знала, что он постоянно концентрацию держит. Он же не медитировал последние дни. А работал с людьми, как обычно.
– Верю, что не знала, но знать должна. Это твой отец. Кому как не тебе знать его натуру. Но да ладно. Впредь умнее будешь и в наказание главным лекарем станешь. А мы тебе поможем.
– Я и так это собиралась сделать. Моя вина, мне и лечить. – И как-то так на меня Иришка посмотрела, что сразу понятно стало – вот он, мой конец.
Ну да. Эти могут. Вот же Евино племя. Им только дай себя на излечение, сам поскорее выздоровеешь, лишь бы только сбежать. Гляжу, Карзиныч уже испугался. Ишь как глаза таращит. Он меня как никто понимает. Его недавно уже лечили. Двух дней не продержался. Ей-богу лучше помереть. Смотрю на мужиков, ища в их глазах поддержки. Хрена там.
– Дурак ты, старшой. Умный, но дурак. – Лейан укоризненно качает головой.
– Угу. – Трясет рыжей бородой Жак. – Мы тебя еще и подержим, чтобы раньше времени не сбежал. Вона чего удумал. За кромку собрался.
– Народ дело говорит, – встрял Иваныч. – Я ж тебя буквально в последнее мгновение поймал. Еще б чуть, и даже отскребать нечего было бы.
– Да я…
– Да все понимают, старшой, что ты из кожи лезешь, чтобы нас в случае чего прикрыть. Ирис (это местные так Иришку обзывают) рассказала, над чем вы работали. Но доводить себя до такого состояния нельзя. Лежа пластом никого не прикроешь.
– А обо мне ты подумал? – Бьет меня в грудь Ленка. – А о дочери своей думал? Что с нами будет, думал?
– Так о вас и…
– Молчи, гад! Я ж себе не прощу никогда. Ведь не углядела. Вы же, мужики, как дети… – Дальше шла бессвязная игра из междометий и всхлипов.
Сбежал я от этих, блин, лекарей. Не сразу, правда. Сразу-то и шевельнуться не мог. Как будто стержень какой вынули. В общем, денек провалялся. Но и того хватило, чтобы на второй день, под вопли и причитания сиделок, пусть со скрипом, но выйти на свежий воздух. В гробу я видел такое лечение. Чуть не лопнул от переедания. Вот же странное понятие о терапии. Я бы даже сказал извращенное. Пихали в меня все подряд, каждые пять минут. Нет, поначалу-то организм брал свое, перемалывая пищу как пылесос. Видимо, нехило я калорий потратил. Но потом-то уже жратва только что из ушей не лезла. А еще на горшок под бабским конвоем ходить, это, знаете ли, уже слишком. Ну их в баню, с таким лечением. Я вообще лечиться не люблю. Ефимовна в этом права. Все эти поликлиники, врачи в белых халатах не про меня. Особенно зубных дел мастеров опасаюсь. Благо у меня генетика в плане зубов хорошая. До сих пор все зубы целые. Но вот в детстве, когда молочные зубы падали, довелось на себе испытать все прелести этого лечения. Обычно я и не замечал, как молочные зубы выпадали. Шатается, шатается и хоп, вот он, уже в ладони. Чистый, беленький. Но один раз что-то побаливать начал, ну я сдуру и ляпнул маме, мол, болит. Она тут же меня ухватила за руку и в поликлинику. А там дантист мужик. Как сейчас помню его ручищи. Огромные такие. Каждый палец что та сарделька, да еще волосатые все. Жуть, короче. А как он достал специальные клещи, так и вовсе чуть не сбежал. Короче, дернул он мне зуб. Кровища, звезды из глаз. Анестезия? Какая анестезия, зуб же молочный и шатается. В голове звон, пасть болит. Только к вечеру, когда боль прошла, я понял, что этот, блин, специалист, дернул мне другой зуб, здоровый. Который рядышком с больным был. А старый так и стоит на месте, шатается себе и в ус не дует. Правда, враз болеть перестал, с перепугу видимо. Но матери я тогда ничего не сказал. Я ж не идиот. Еще раз идти к этому садисту? Нет уж, без меня. А зуб через три дня сам выпал. Вот такой опыт.