Армейский организм, он как сердце - процесс если остановился, то взопреешь запускать.
Старший сержант, открыв люк, ввалился в модуль и упал прямо в тамбуре. Тут тепло… Не любящий лето и вообще жару, после забега по «заборту», Поздняков был согласен даже на мух и комаров.
Чуть собравшись, он поднялся, обтрусил, как цобакен после купания, ледяную крупу, набившуюся, похоже, везде. Нефиг лишнюю влагу внутрь заносить. Да и как начнет таять, да затекать обжигающе холодными струйками о всякие интересные места.
Изнутри модуля зашуршало, кто-то отдраивал внутренний люк. Наконец, в тамбур сунулась выбритая голова прапорщика Пацюка по прозвищу Индеец. Кроме фамилии, родители наградили любимого сынульку еще звучным именем Аверьян, обеспечив отпрыску повышенное внимание окружающих.
- А я все думаю, кто это скребется в дверь моя с синий сумка на ремня! – поприветствовал прапорщик из ПЭЖа, привалившегося к стенке Позднякова, наслаждающегося отсутствием ветра. - А это Стёпыч в гости ломится, - и тут же, без перехода, уточнил: - Сашок, ты спирт будешь?
- Ты за кого меня, кадрового военного принимаешь?! Да я тебя… – оскорбился Поздняков, всем своим видом выказывая желание немедленно подняться с ребристого пола и настучать Индейцу в бубен. Впрочем, последнее вряд ли бы удалось. Прапорщик, хоть и невеликий габаритами, был человеком резким и четким. Служба в каком-то глубоко сибирском СОБРе и лет пятнадцать рукопашки, наложили неизгладимый отпечаток на душу прапорщика, до сих пор переполненную жаждой дарить окружающим доброе волшебство.
- Значит, будешь! – засмеялся Индеец и, протянув руку, помог встать задолбанному вусмерть старшему сержанту.
Уже минут через двадцать в микро-комнатушке, отделенной от прочего ПЭЖевского модуля куском панели, на откидывающемся столике стояла литровая банка, наполненная до краев, на расстеленной старомодной кальке, исчерканной синевой схем, лежал мелко порезанный кусок сала, а сбоку громоздились на крышке от какого-то хитрого агрегата соленые огурцы, неведомо каким чудом, пережившие долгую вахту. Натюрморт радовал глаз и душу, жаль, не случилось нынче в пределах досягаемости какого-нибудь великого художника земли русской, дабы увековечил в веках. Сплошные убивцы и душегубы кругом, и ни одного живописца...
- А скажи свой злобный тост, Стёпыч, очень он у тебя занятно выходит.
- Найвыздыхають! – поднял стакан Поздняков.
- Во, блин, я такого и не выговорю-то. Но в целом – солидарен. Найвыз… - попробовал повторить Аверьян, но махнул рукой на это безнадежное занятие. - А, хрен с ними! Бахнем!