Но ничто – ни правда, ни легенды – не могло передать древнее магическое очарование этого места. Для меня оно заключалось в основном в этом чистом небе, колыхании трав, пении птиц и – в ощущении счастья.
Потом мы попили чаю в Эйвбери – маленькой деревушке, стоящей внутри другого каменного круга, такого огромного, что всю окружность нельзя было увидеть ни из одной точки. Круг пересекали поля, улицы и тропинки. Многие камни уже отсутствовали. Однако мы решили не обходить еще и этот монумент, а повернули к дому. Кристофер Джон повел машину живописными просеками, и мы не раз останавливались, чтобы я могла нарвать диких цветов и веток с ягодами – рисовать. «Раньше я любила рисовать цветы, но потом забросила, – объяснила я своему спутнику. – А теперь, когда главная работа по дому уже сделана, я опять хочу попробовать».
И все время мы беседовали. Мое первое смущение прошло, будто его и не было. Теперь я уже не помню, о чем мы говорили, но за эту поездку я многое узнала о Кристофере Джоне. Мы остановили машину у моста через Арн, откуда открывался замечательный вид на развалины аббатства, освещенные красноватым светом заката. Он сел на парапет моста и разговаривал со мной, пока я собирала для букета брионии, блестящие ягоды жимолости и поздние осенние колокольчики, которые выглядят такими хрупкими, а на самом деле твердые, как жесть.
Кристофер Джон служил во время войны в Западной Сахаре: он практически не рассказывал мне о том времени, за исключением того, что дружил с Сиднеем Кейесом, молодым поэтом, погибшим в тысяча девятьсот сорок третьем году в возрасте двадцати лет.
– Если бы он остался жив, – сказал Кристофер Джон, – он бы стал одним из величайших поэтов современности. Это, впрочем, так и есть, – добавил он. – Вы читали его стихи?
– Боюсь, что нет. Я вообще в последнее время почти не читаю поэзию. Мне нравится Уолтер де ля Map.
– Сладкоголосый певец и один из глубочайших умов нашего времени. – Эти слова напоминали цитату. Так оно и было. – Это был любимый поэт моей жены, – продолжал Кристофер Джон. – Она работала редактором поэтического отдела в «Аладдин пресс». Во время войны она жила с Уильямом у своей сестры в Эссексе, но иногда ездила в Лондон по работе. Однажды ей пришлось ехать в редакцию, и на обратном пути она попала под бомбежку. А я в это время находился в полной безопасности где-то около Тобрука. Уильям уже почти не помнит ее.
Он продолжал рассказывать мне о своей жене, Сесилии, которой уже шесть лет как не было на свете. В его голосе было много любви и нежности, но не горя – все-таки прошло уже шесть лет, и, как бы ни велика была утрата, счастье постепенно возвращается в жизнь.