— Какой удар, чуть-чуть бы ниже, и все, яйца всмятку! Вот это да, если бы не локоть, печень треснула бы по шву! Ну, знаете ли, абзац, улет, полный аллее… А это еще что такое?
А это Прохоров, выждав момент, качественно провел активный блок. Кулак его впечатался в атакующую ногу — пришлось хорошо, конкретно в голень. Явственно хрустнула кость, от боли Квазимодо потерялся и, опустив руки, не успел вовремя отскочить. И тут началось… Прохоров сорвал дистанцию, с ходу въехал противнику в солнечное и в печень — тощий, плохо держит, — вошел в клинч, приложился головой в лицо, тут же — коленом в пах и со страшной, яростной силой принялся работать локтями.
— Э, такую мать! — Мужичок с брандспойтом не успел даже взяться за вентиль, как все уже было кончено — Квазимодо без чувств рухнул на пол, страшное лицо его было разбито и изломано.
Почтеннейшая публика ревела, как океанский прибой, секьюрити успокаивала поклонниц Прохорова, Яша Лохматович объявлял следующую пару — шум в зале стоял неописуемый.
— О, времена, о, нравы! — Вздохнув, майор Брюнетка отвела глаза от сцены и с отвращением занялась коктейлем «Шанхай», приготовленным из курятины, шампиньонов, ананасов, белого вина, майонеза, горчицы и йогурта. — И кому только нравится эта гадость…
— Брутальность и эгоцентризм суть издержки урбанизма. — Понюхав, Подполковник осторожно попробовал китайское, жареное на шпике, картофельное пирожное, одобрительно хмыкнул: — А вот это ничего, похоже на белорусские драники. — К пирожному он присмотрел вареное, настоянное на анисе и соевом соусе яичко, запил чайком. — Звереет народ.
— Да уж. — Майор Блондинка, увидев, как Лаврентий Палыч, широкоплечий, в дверь, кавказец, ударил капитана Злобина в живот, подцепил снизу кулаком в челюсть и, повалив, принялся пинать ногами в «говнодавах», вздрогнула: — Что делает, гад! Что делает!
— Скуратов, подымайся! Вставай, Палач! — Толпа взволновалась, охваченные национальным чувством, зрители повскакивали со своих мест.
— Задай черножопому, устрой ему Карабах!
— Первый, это пятый. — В ухе Подполковника раздался хриплый от ярости голос Небабы, чувствовалось, что он с трудом удерживается от самостоятельных действий. — Разрешите вмешаться! Полуотделением!
Лицо Подполковника покрылось фиолетовыми пятнами, Брюнетка, напротив, побледнела, Блондинка подавилась яйцом — обратить на себя внимание значило поставить операцию на грань срыва. Ну непруха, такой форс-мажор…. В это время ситуация разрешилась сама собой — мужичок с брандспойтом наконец-таки сподобился отвернуть вентиль. Сильная струя ударила Лаврентия Палыча в живот, словно щенка швырнула на пол, а в клетку, хрипя, уже ворвался разъяренный Небаба. При его появлении мокрый сын гор сразу вжался в угол, а почтеннейшая публика выжидающе затихла — все, похоже, джигиту писец. Однако, не обращая на него внимания, старший прапорщик рванулся к раненому, приподнял, поставил на ноги и бережно повлек с поля боя. Его маленькие, глубоко посаженные глазки светились яростью и чувством долга. Смотреть на него было страшно.