хорошими отношениями, но для американцев сейчас Сталин значит гораздо больше, чем он, Маннергейм.
Формально они правы, ведь Финляндия сама напала на СССР, желая не только восстановить границы тридцать девятого года, но и захватить себе жирный кусок до Архангельска включительно. И сейчас за это желание придется расплачиваться. Раз уж большевистский вождь настроен серьезно и никто ему не указ, то в случае если финская армия не сумеет восстановить положение на фронте, Финляндии грозит утрата суверенитета и превращение в советскую республику. Ему же, Маннергейму, предстоит лишиться жизни – ведь он, с их точки зрения, ничуть не лучше Гитлера, который подписал Пакт о Ненападении, а потом все равно напал на СССР.
Напасть на русских, господа, очень легко, а вот уцелеть при этом значительно сложнее. Ведь вся Россия, если не считать небольшого славянского ядра, территориально состоит из земель, которые русские цари столетиями приобретали, отбивая такие нападения и побеждая агрессоров. Кроме того, он подспудно чувствует свою вину за грехи прошлого. Сколько было совершено подлостей и жестокостей, сколько прилито крови и сожжено пороха, сколько жизней – как сторонников, так и противников – принесено на алтарь независимой Финляндии… Неужели все это было зря – и финское государство, просуществовав всего двадцать лет с небольшим, канет в лету, как уже канули Литва, Латвия и Эстония?
При этом, двинув к Виипури все наличные резервы, Маннергейм чувствовал, что совершил какую-то трагическую и непоправимую ошибку, причем у него нет никакого понятия ни о том, в чем она заключается, ни о том, как ее исправить. Там, на Перешейке, сейчас ожесточенно сражаются двести тысяч финских солдат, а большевики, последними сражениями выигравшие у обессиленного вермахта значительную оперативную передышку, способны бросить туда миллион или два солдат. Это вам не летние бои, когда финская армия давила численным перевесом, а большевики были вынуждены кидать все свои резервы под Смоленск, чтобы остановить рвущиеся к Москве немецкие танки. Теперь все наоборот – и он, Маннергейм никак не может предугадать, откуда может последовать новый удар и какова будет его сила.
Сталин работал над документами. В воздухе слоями плавал табачный дым от постоянно дымящей трубки, а на рабочем столе Вождя стопками громоздились книги и папки с фотокопиями пожелтевших журнальных и газетных вырезок. Он не любил компьютер и обращался к нему только в случае крайней необходимости, предпочитая прикасаться к истории еще не свершившегося будущего собственными руками. Взгляд в собственное будущее – это такое тяжелое дело… Отсюда, из прошлого, грезятся молочные реки в кисельных берегах и торжество идей Великого Октября, а глянешь в будущее своими глазами – увидишь только гноище и говнище, руины, что остались от Великой Идеи, опошленной эпигонами, а также жирующих на людских бедах откормленных нэпманов. Помнится, он сам, ознакомившись с политической обстановкой по ту сторону времени во всем ее многообразии, закрылся у себя в кабинете, всю ночь курил, размышляя, и пришел в итоге к выводу, что потомки во всем должны разобраться сами. Тем более что, несмотря на полвека сплошной лжи и клеветы, добровольцы, желающие сражаться в рядах РККА, оттуда все идут и идут, а формально буржуазное (а значит, и враждебное) российское государство помогает Советскому Союзу усилиться и выстоять в жестокой борьбе с гитлеровским фашизмом.