А что еще Маннергейму оставалось делать? Как оказалось, наступление на Виипури было всего лишь отвлекающим маневром большевиков, который удался на все сто процентов. Когда в наступление задействованы такие силы, то никто не подумает, что оно затеяно только ради того, чтобы оттянуть резервы противника с направления главного удара. С другой стороны, Маннергейм понимал, что, если бы с высадкой в Хельсинки у большевиков случилась какая-нибудь неудача, успешное наступление Красной Армии на Карельском полуострове все равно выбило бы Финляндию из войны. Пусть не так быстро и с гораздо большими потерями, но все равно выбило. Кто бы ни планировал эту операцию, он действовал наверняка. Еще до начала весеннего тепла Финляндия обязательно бы капитулировала или хотя бы вышла из войны, пожертвовав шкурами самых одиозных персонажей, замешанных в развязывании войны-продолжения.
Поскольку возможности пожертвовать собой в бою теперь не было, а желание просто так покончить с собой у Маннергейма никогда и не появлялось, он решил, что сначала сам должен совершить все необходимые для капитуляции ритуалы, явившись в штаб генерала Говорова, а уж потом стреляться… Командующий должен оставаться на своем посту до самого конца. Кроме того, в полублокированной Карельской армии было плохо с продовольствием и медикаментами. В первую очередь и в том и в другом нуждались раненые, а если учесть, что железнодорожные узлы были разбомблены на совесть и требовали для своего восстановления никак не меньше десяти дней, это могло стать проблемой.
Взяв машину, белый флаг и водителя, главнокомандующий разбитой финской армии отправился в путь. У линии фронта, там где от шоссе Лаппеэнранта – Иматра отходила дорога на Виипури, Маннергейм застал весьма примечательную картину. Словно и не было никакой войны, финские солдаты вылезли из окопов и, сев в кружки, грелись у костров. Неподалеку в землю были воткнуты два флага – белый и красный, как символы капитуляции и в то же время перехода на сторону противника. Маннергейм подумал, что, возможно, тут совсем недавно было братание. Вид у финских солдат был расхлябанный и ко всему безразличный, на генеральскую машину они не обратили ни малейшего внимания. Впрочем, нет – от одной группки отделились двое: совсем молоденький фенрик (младший лейтенант) и пожилой солдат с красной повязкой на рукаве.
«Вот и комиссары появились… – с иронией подумал Маннергейм. – Знакомая, однако, картина…»
Примерно в полукилометре от окопов финского рубежа обороны располагались позиция большевистской пехоты. Там тоже праздновали мир, но только куда более упорядоченно. Праздношатающихся солдат на позиции видно не было, только один командир во весь рост стоял на бруствере окопа и в бинокль обозревал финскую сторону фронта.