— Естественно, в курсе, — улыбнулся Рисман. — Белая «хонда».
— Вот как, — разочарованно сказал Беркович. — А я надеялся, что темно-синяя «мазда».
— Это машина его племянника, — сообщил Рисман. — Тоже темная личность, но в дядиных аферах, похоже, не замешан.
— Ты уверен? — воскликнул Беркович и, увидев, как насупился коллега, быстро сказал: — Не думай, я не сомневаюсь, просто очень рад.
— Чему? — спросил Рисман. — Если ты считаешь, что Арон пытался убить дядю, то это глупости.
— Потом объясню! — сказал Беркович, направляясь к двери.
С инспектором Хутиэли Беркович столкнулся в холле, когда под вечер покидал управление.
— Ну как там этот крутой? — поинтересовался Хутиэли, взяв Берковича под локоть. — Выяснил, кому он мешал?
— Да, — кивнул инспектор. — То есть, нет, никому он в России не мешал, вот в чем хитрость.
— Так это действительно была ошибка? — оживился Хутиэли. — Мне сказал Рисман, но я не очень поверил.
— И правильно не поверили, — сказал Беркович. — Видите ли, у Бернштейна есть в Израиле знакомый, некто Давидов, они похожи, как две капли воды. Бернштейн намеревался нанять Давидова в двойники — жизнь бизнесмена в России, как вы знаете, довольно беспокойная. Бернштейн думал, что своим предложением заинтересует приятеля. И действительно заинтересовал. Давидов — человек риска, он ведь женщинами торгует. Популярный сейчас бизнес. Знаете, что он задумал? Убить Бернштейна — или замочить, если по-русски. И самому занять его место. Стрелял, кстати, племянник Давидова Арон, за дядю он готов в огонь и воду.
— И в тюрьму тоже? — поинтересовался Хутиэли.
— Не знаю, — сказал Беркович, — но спрошу на первом же допросе.
— Значит, вы никогда не любили сами, — сказал собеседник, когда Беркович выразил сомнение в том, что нормальный человек, будучи в здравом уме и твердой памяти, способен лишить себя жизни, если от него уходит любимая женщина.
Разговор происходил в скверике перед домом. Наташа прогуливалась вдоль аллеи с коляской, в которой спал Алик, а Беркович, сидя в тени на скамейке, обсуждал с соседом трагическую историю смерти манекенщицы Анат Элимелех и ее друга парикмахера Рони Афуты. В те дни газеты выходили с аршинными заголовками и фотографиями на всю полосу, и лучшей темы для обсуждения трудно было придумать.
— Вы никогда сами не любили! — повторил сосед тоном человека, знающего о любви все — естественно, по книгам. — Любовь — это чувство, которое сжигает человека без остатка.
— Ясно, — сказал Беркович. — Поскольку я еще не обратился в пепел, то, значит, и не любил.