Они пошли дальше, держась в тени деревьев, нависающих над полосой песка. Пройдя некоторое расстояние, Пендергаст остановился. Недалеко от берега находилась цепочка крохотных мангровых островов, растянувшаяся по мелководью.
– Алоизий.
К удивлению Пендергаста, из темноты появилась фигура. Лонгстрит. В руке он держал пистолет.
– После нашего разговора я должен был догадаться, что вы найдете сюда дорогу сами, – сказал Лонгстрит.
Пендергаст промолчал.
– Я не понимаю, что у вас на уме, – продолжил Лонгстрит, – но я бы чувствовал себя гораздо лучше, если бы вы бросили ваш «девятьсот одиннадцатый» на песок.
Пендергаст уронил пистолет.
– Вы, возможно, забыли о чести и о клятве, но я не забыл. – Лонгстрит сделал шаг вперед и навел пистолет на Диогена. – Твой час настал, – отчеканил он. – Приготовься к смерти, ублюдок.
Наступило долгое молчание.
Это вывело Лонгстрита из себя. Он посмотрел на Пендергаста:
– Он убил Деккера.
И снова тишина.
– Я его прикончу, мы согласуем наши показания, и никто ничего не узнает.
– Нет, – сказала Констанс.
Лонгстрит проигнорировал ее. Его палец на спусковом крючке начал движение.
– Нет! – крикнула она, неожиданно бросилась к Диогену и оттолкнула его в сторону.
Прогремел выстрел, но пуля прошла мимо.
Констанс встала перед Диогеном.
– Ради бога, уберите ее с моего пути, – велел Лонгстрит Пендергасту.
Тот посмотрел на него:
– Я отвечаю так же – нет.
– Что вы такое несете?
– Вы его не убьете.
– Мы принесли клятву! Он убил Деккера. Вы сами сказали: убить его – это единственный возможный выход.
– Он мой брат.
Лонгстрит смотрел на него, лишившись дара речи.
– Простите, – сказал Пендергаст. – Мы… семья.
– Семья?
– Наверное, нужно быть Пендергастом, чтобы понять. Я виноват в тягчайших преступлениях против моего брата. Он стал таким, какой он есть, по моей вине. И теперь я понимаю, что, если приму участие в его убийстве, я не смогу примириться с самим собой – в самом буквальном смысле этого слова. У меня не будет иного выхода – только покончить с собой.
Лонгстрит переводил недоуменный взгляд с одного брата на другого:
– Черт меня побери, это не лезет ни в какие ворота!
– Говард, прошу вас. Не убивайте моего брата. Он исчезнет, и вы никогда больше не услышите про него. Я даю вам мое слово.
Услышав это, Диоген саркастически, карикатурно рассмеялся:
– Да бога ради, не слушайте его. Убейте меня. Я хочу умереть. Ах, frater, скажи своему дружку, пусть нажмет на крючок.
С его губ сорвалось сдавленное рыдание, хотя смех и не прекратился.
– Он серийный убийца, – продолжал настаивать Лонгстрит. – И вы хотите, чтобы я просто отпустил его?