– Кто здесь? – громко спросила Констанс. – Кто это играл?
Эхо ее голоса смолкло в тишине. Она оперлась на инструмент, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Клавесин был одним из лучших инструментов в коллекции Еноха, когда-то он принадлежал венгерской графине Эржебет Батори, социопатке и серийной убийце, которая, если верить легенде, принимала ванны из крови девственниц, чтобы сохранить молодость. Какая краска или лак придали клавесину этот алый оттенок, так никогда и не получило удовлетворительного объяснения, хотя у Констанс были свои предположения.
Она опустилась на сиденье, продолжая шарить лучом света в темноте.
– Кто бы вы ни были, прошу вас, откройтесь.
Ответа не последовало. Констанс ждала, бездумно поглаживая пальцами клавиши. Музыкальная коллекция была самой диковинной из всех диковин Еноха Ленга. Самого Ленга музыка не интересовала. Каждый предмет этой коллекции появился здесь по причинам, не имеющим отношения к способности производить звук: все инструменты были каким-то образом связаны с насилием и убийством. Например, скрипка Страдивари под стеклом у дальней стены принадлежала Габриэлу Антониони, печально знаменитому убийце, орудовавшему в Сиене в 1790-е годы: он перерезал горло своим жертвам и наигрывал им на скрипке, пока они умирали. Рядом со скрипкой лежала серебряная труба, под звуки которой войско Ричарда III строилось перед битвой при Босворте – воистину кровавым событием.
Глаза Констанс остановились на подставке для нот – на ней стояла раскрытая рукопись произведения неизвестного композитора. Охваченная любопытством, Констанс положила стилет на поднятую крышку, так чтобы до него можно было легко дотянуться, прикоснулась к клавишам и сыграла легкое арпеджио.
Насколько ей было известно, на этом инструменте не играли много лет, много лет его и не настраивали. И тем не менее, пробежав пальцами по клавишам, она услышала, что инструмент настроен идеально.
Она снова обратила внимание на ноты. Оказалось, что это фортепианный концерт в переложении для клавесина. На первой странице сверху было посвящение, написанное той же рукой, что сделала надпись на книге с любовными стихотворениями: «Для Констанс Грин». Только теперь она поняла, что почерк выглядит знакомым.
Чуть ли не против воли она начала играть. Ей понадобилось всего несколько тактов, чтобы убедиться: это та самая музыка, под которую она проснулась, которая вторгалась в ее сны, которая только что разносилась по коридорам нижнего подвала. Она была мучительно прекрасна, но без сентиментальности. Ее задумчивая взволнованная мелодия напоминала Констанс давно забытые фортепианные концерты музыкантов вроде Игнаца Брюлля, Адольфа фон Гензельта, Фридриха Киля и других композиторов романтической эпохи.