— Подъём, бродяги! Васильич, готовность три минуты.
Парни, как по команде, начали шевелиться, потягиваться, не открывая глаз, искать руками лямки ранцев и ремни АКСов. В иллюминатор увидел, как на снижение пошла вторая «восьмёрка» (МИ-8). Высадка прошла штатно. По традиции присели перекурить. Курили, молча, глядя, как обе вертушки, поднимая два столба пыли и закручивая в свои «торнадо» мячики перекатиполя, медленно поднимались вверх. От точки высадки до места, установленной штабистами засады, — 5,5 километров. Нагрузились и пошли. Тяжеловато.
— Сразу чувствуется, что двух ишаков не хватает, — мудро изрёк Боцман, имея ввиду «жующих пряники» в санчасти, раненых прапоров.
Облегчившись, вертушки весело понеслись по пять минут назад утверждённому плану. А план у меня был такой. Вертолёты должны были таким стадом толстых коров на малой высоте, ревя двигунами и набирая скорость, пронестись по ущелью в визуальной близости кишлака. А потом, наводя шорох и привлекая внимание, уйти в сторону и километров через 7–8 демонстративно зависнуть минуты на три. Кто надо это обязательно увидит и кому надо обязательно стуканёт. А кому это всё в масть? Нам, пешеходам бедолажным!
Вышедшие двадцать минут назад дозором наши Зелёный и Донец сообщили по рации, что всё чисто, можно прибавить темп. По утреннему холодку идти было приятно, но тяжело. И почему-то всё время в горку. Невольно вспоминалось красивое название озера. Дюфферен! А вот интересно, караси в этом озере водятся? Может, удастся искупаться хотя бы ночью? Голяком. Интересно устроен человеческий мозг. О чём угодно, об утреннем холодке, озёрах, карасях в сметане, ночных голозадых купаниях, только не об этой «тонне» железа в ранце за спиной. Одно полушарие мозга вроде отвлекается, а второе говорит: «Шевелите ластами, дядя! Щаз сделают тебе бородатые бабаи и карасей в сметане и утку с яблоками в заднице!» Останавливаю движение и, сверяясь с картой, объявляю:
— Так. Пришли. Смотрим время. Время на переходе 3 часа 5 минут. Неплохо, пешеходы, неплохо. Боцман! Трое в дозор. Зелёного повыше. Офицеры, ко мне, остальным военным отдыхать, — бодренько сиплю я из-за недостатка слюны во рту.
Подволокли ноги Зверь и Шуба. Это мои, так сказать, господа офицеры. У старшего лейтенанта Шубина был самый толстый и тяжёлый ранец в группе. И не смотря на это, он вечно кому-то помогал, что-то волок на своих широченных плечах и не жаловался на трудности. Зверев тоже не жаловался, но никому не помогал, а наоборот, гнал всех впереди себя, замыкая колонну. Боцман сделал шаг в сторону, и я увидел прапорщика Хрущёва с красным от напряжения лицом, стоявшего за ним. Сбросив ранец, Боцман побежал расставлять дозоры, а за ним, тяжело топая берцами, покатился и Али Иванович. «Это хорошо, что на коротком поводке у Гриши пограничник-оленевод!» — подумал я.