Через некоторое время получила и справку и короткое сухое письмо. Видимо, испугал лагерь подругу: написала только, что мать давно умерла, а отец перевелся в другой город, год тому назад приезжал, чтобы продать дом и взять с собой младшую сестру, которая работает машинисткой. Написала подруга и адрес отца. Никаких родственных чувств письмо у Клавы не пробудило. Спокойно вложила его в конверт и сунула в стол.
7
А дурная слава находила дорожку, бежала за Клавой и трепала ее, по меткому выражению Петровны, как ветер березу. То болтали бабы, что взял-таки с нее свое Маркелыч, спрашивали ехидно: хороша ли печка, не дорого ли обошлась; то начинал кто-нибудь грубо, настойчиво, преследовать своим вниманием.
Никак не мог примириться и бесшабашный Кирюшка с тем, что Клава избегает всяких разговоров и встреч. Разломал палисадник, поотбивал углы боковушки, буянил до того, что опять выскакивали соседи и дело доходило до драки.
«Поговорю с ним по-хорошему, — подумала Клава, встретив его однажды по дороге в кино. Кругом народ, да и Витюша со мной». И когда он пошел рядом, снова уговаривал ее, настаивая на своем, она спокойно сказала:
— Не трать ты, говорю тебе прямо, на меня время. Зачем ты мне жизнь портишь, срамишь меня? Ни в чем я перед тобой не виновата. Что было, так прошло. Да и что у нас с тобой было? Вспоминать даже нечего — дурь одна. Это Фроська затеяла; она дразнит тебя, что ты меня к прежнему повернуть не можешь. И не повернешь. Скандалами только хуже от себя отталкиваешь. Да и посуди сам, на что я тебе с ребенком? Найди другую, да женись, сколько девушек хороших, за тебя любая пойдет. Решила я жизнь изменить. Видишь вот, — показала ему сына, — всех на него сменяла.
— Отталкиваю я тебя? Противен, значит, стал? Вот как? Честную из себя строишь, а врешь! Никого, говоришь, нет, а от кого он у тебя? Ублюдок этот? У, видеть его не могу, — и замахнулся.
И вдруг мелькнули в глазах у Клавы лицо Степана и его тяжелый кулак, опустившийся на Кирюшку. Вскрикнув, подхватив ребенка, она кинулась, не зная куда, лишь бы быть дальше, лишь бы унести сына. Бежала и слышала сзади крик и брань, свистки и голос Степана: «Не знаю я его и до женщины мне дела нет, а ребенка бить не дам. Никто не имеет права. Что мы не в советское время, что ли, живем»?
Прислонилась к забору, прижимая к себе Витюшку: «Зачем это он? Зачем? Поведут в милицию… меня вызовут, опять разговоры». И обрадовалась, когда увидела, как разошлась толпа и около милиционеров никого не осталось.
Встречи со Степаном были по-прежнему коротки. Встретит он где придется, передаст деньги, успеет спросить о ребенке, и все. Сына Степан видел только два раза: один раз еще маленьким на руках в одеяльце, другой — недавно на улице, вышагивающим рядом с матерью.