– Мы братья, мой безымянный приятель, – отозвался он через минуту, уже спокойнее. – Нам один и тот же сукин сын жизнь испортил. Я даже не знаю, как его по-настоящему зовут и как он выглядит. Но ты найдешь его в моем доме, под моей фамилией, он присвоил мое лицо и мою жену, которая расставляет перед ним ноги в моей кровати! Запомни меня, брат, я Густав Иероним Буртовецкий, второй руководитель Конгрегации Купцов Келецких земель. Убей негодяя, и ты облегчишь жизнь себе и своим убитым. И меня освободишь. А теперь извини, я должен искать сердце, потому что эта дыра в груди горит живым огнем!
* * *
Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Пристань Царьград
Не совсем обычный деревенский самогон, прозрачный и крепкий, не какой-то там благородный алкоголь, чтобы только пригубить, а напиток силы, который пьется быстро и резко, как вдох полной грудью, обжигающий горло кратким, быстрым огнем, оставляет не боль, а желание новой дозы с тем же впечатлением. Такой алкоголь они пили в тот вечер.
Жидкость проходила по телу холодной и одновременно горячей волной, не отупляя сознание, а, наоборот, проясняя его. Даже мара вздрогнула, когда Кутшеба осушил одним глотком рюмку вместе с Грабинским, Шулером, Крушигором, Сарой и Яшеком. Ванда только наблюдала за ними с по-своему приветливой задумчивостью.
– Я купил его у местных. – Грабинский просто млел. – Они гонят его из всего, что растет на урочищах и населенных призраками лугах, иногда из цветов и трав, к которым прикоснулись русалки. Такое местное чертово молоко, только лучше!
Они выпили по второй. Крушигор аж крякнул, Сара захохотала и толкнула его локтем в бок. Даже Шулер улыбнулся, хотя еще мгновение назад омрачал покой остальных, рассказывая о своих очень плохих предчувствиях.
После третьей рюмки, выпитой «для равновесия», они сделали небольшой перерыв. Самогон они заедали солониной, а Яшек, набравшись отваги, оставил на миг компанию, чтобы пересесть поближе к Ванде. Он вынул из-за пазухи какого-то червяка и, на свой лад понимая романтику и романтические поступки, подсунул девушке под нос животное, жаждая рассказать ей о червячьих балладах, которые он тут услышал.
– Вот это любовь! – настроение Сары, безусловно, улучшилось. Она подвинулась к великану так близко, что их бедра теперь соприкасались. Крушигор покраснел. Не спрашивая ничьего согласия, он налил себе еще рюмку и сам выпил. – Лучше уж твои стишки, Крушигорушка!
– Та ну… – засмущался великан. – Он тоже стихами говорит. Только… червячьими.