Проклятая баба, неужели нельзя было усыпить его каким-то зельем?
Сейчас они все уже, наверное, мертвы. И чародейка, и великан, и Яшек. И, возможно, даже Кутшеба с Шулером, хоть эти как раз казались почти неуязвимыми. Все мертвы.
Но он всё равно шел. Наверное, только для того, чтобы настучать великану по голове, если тот еще жив или, по крайней мере, связан. Ну не для того же, в конце концов, чтобы их спасти или отомстить за них? В одиночку? Ну тогда ему нужно быть либо трезвым, либо еще тупее, чем они.
С собственной глупостью он бороться не умел, но знал, чем вылечить трезвость. Он сделал еще один глоток из бутылки. Лекарство не подействовало – Грабинский шел дальше.
А что ему, в конце концов, было делать одному на Диких Полях?
Когда он дошел до стены, бутылка была пуста. Грабинский с грустью смотрел на опустевший сосуд и думал, что говорит о нем тот факт, что ему понадобилось всего несколько десятков шагов, чтобы выпить столько чертова молока. Потом он бросил не очень вдохновленный взгляд на приоткрытые ворота.
– Как будто ждут меня! – пробурчал он. – Ловушка. Либо подумали, что уже некого бояться, потому что их атаковали законченные идиоты. И один здравомыслящий, но пьяный.
Он достал один из револьверов. Положил палец на курок и осторожно заглянул за створку. Никого не было. Они так пренебрегают опасностью или считают, что поймали уже всех врагов и погнали их на казнь или на свадьбу? А может, и туда, и туда одновременно, потому что кто его знает, как чародей любит забавляться на свадьбах?
Он почти рычал, когда неожиданно на его плечо села сова. Пискнула, как ему показалось, подбадривающе.
– Дорогая, это разрекламированное вранье, что пьяные говорят на всех языках. Я ни фига не понял!
Тогда птица закивала головой, указывая наверх. Грабинский посмотрел в том направлении и заметил тучу птиц, которая собиралась вокруг дворца. Они поднимались темными тучами над крышей, обсели многочисленные террасы и балконы.
– Ты говоришь, что еще не всё потеряно, малыш? – улыбнулся Грабинский.
Он пожалел, что не взял с собой вторую бутылку. Эти несколько глотков из фляжки в кармане куртки – вообще ничего. Да и несколько капель во второй фляжке и какой-то грамм из манерки на поясе тоже большой роли не сыграли.
– Так что, идем? – спросил он у совы, доставая второй револьвер.
Птица охотно закивала головой и искривила клюв. Грабинский мог поклясться – в улыбке.