Бергеру удалось удержать язык за зубами, даже когда Блум вопреки запрету свернула на Эриксбергсгатан. Но через мгновение он кивнул на здание за окном и сказал:
– Эриксбергская клиника.
Блум бросила на него быстрый взгляд и резко сделала еще один поворот.
– Ботокс, – продолжил он. – Тебе не обязательно было говорить об этом. Почему ты это сделала?
– Я думала, ты умнее, чем ты есть.
– Про мигрень правда?
– А ты думаешь, мне хочется иметь такой вот младенчески-гладкий лоб? Но это помогает.
Он наморщил лоб и больше ничего не сказал. Промолчал он и когда они выехали на коротенькую Стенбоксгатан и встали вторым рядом у дома номер четыре. Блум быстро вышла из машины, беспомощный Бергер остался на своем месте. Она обошла машину, открыла дверь со стороны пассажирского сиденья и посмотрела на связанного Бергера. В руке у нее был нож.
– Буду ли я раскаиваться всю свою жизнь? – спросила она.
– Несомненно, – ответил он. – Если думаешь меня сейчас зарезать.
Она вздохнула и перерезала обе обхватывающие его стяжки. Бергер выбрался на тротуар, но руки у него оставались связаны за спиной.
Блум подтолкнула его вперед, они поднялись по лестнице, она отперла все замки и сказала:
– Круто суметь открыть их все.
– Спасибо. Я долго тренировался.
Они вошли в квартиру. Молли щелкнула выключателем, и мягкий, успокаивающий свет разлился по квартире. Они прошли в гостиную. Шикарный белый диван стоял весь перепачканный. Уродливые пятна ржаво-красного цвета. Бергер почувствовал себя негодяем. Негодяем, которым он и являлся. Блум подвела его к эркеру, присела на край письменного стола и посмотрела на диван.
– Вот здесь ты стоял, – сказала она и взяла со стола один из цветных блоков со стикерами. – Видел их. Может быть, слышал, как внизу в подъезд уже входят Кент и Рой. Что происходило?
Бергер вздохнул и задумался. Над диваном висела огромная фотография с альпинистами.
– Я подумал, что картина очень толстая, – сказал он, кивнув. – Тяжело, должно быть, пришлось грузчикам. Потом я увидел листок на полу и подумал о твоих шести разноцветных блоках стикеров. Я поднял записку и прочитал, достал самый маленький пакетик для улик и засунул его в зад.
– Очень в твоем духе. Ты знаешь, сколько стоил этот диван?
Бергер следом за ней подошел к картине и ответил:
– Именно поэтому мне захотелось его испачкать.
– Хм.
Они подошли к дивану. Бергер показал на пол.
– Здесь лежала записка.
Блум достала из кармана сложенный, все еще влажноватый розовый стикер, развернула его и сказала:
– Лучше повесим его на место.
Она сунула руку под огромную фотографию. Раздался щелчок, и посередине покрытой снегом горы появилась дотоле незаметная вертикальная щель. Блум отошла и наклонилась над диваном. Потом распахнула правую половину картины вправо, левую влево. Так она оказалась в два раза шире, метра четыре, и внутри обнаружилось полное, очень подробное полицейское расследование. Фотографии, заметки, счета, анкеты, выписки из реестров, копии свидетельств, билеты на самолет и – прежде всего – уйма стикеров всех мыслимых цветов.